– Тогда так, – велел Мюллер. – Скомандую «мочи!» – бей,
Штыка первого.
В тот раз Серега чуть не запалился.
К разговору он почти не прислушивался, ждал команды. Честно
говоря, хотелось еще раз свой «токо-так» проверить.
Штык на него косился с опаской, быки тоже глаз не спускали.
Это было приятно.
Но когда перетер сорвался на базар и Мюллер крикнул: «Ах
так? Мочи их, Серега!» – ничего не произошло. Сердце не проснулось, по-прежнему
отстукивало размеренное «то-так, то-так».
Понял Серега, в чем дело, да поздно. Очень уж он в себе
уверен, страха нет. А без испуга «токо-так» не заработает, как мотор без искры.
Размахнулся он, чтоб Штыку в харю дать, но слабенько – тот
отпрыгнул и как заорет:
– Пацаны, ставь их на ножи!
Трое выхватили железки, кинулись к Сереге. Вот тут-то его
двигатель с перепугу и завелся. Можно сказать, с пол-оборота.
Токо-так, токо-так, токо-так!
Дальше просто. Накостылял всем восьмерым, меньше минуты
понадобилось. Потом погнался за Штыком, который улепетывал во все лопатки в
сторону проспекта. Старался, бедный, локтями отмахивал, и далеко успел отбежать
– метров на двести. Только Серега при своем «токо-таке» его в два счета настиг.
Подсек по щиколотке, наддал по загривку, и старшой «вокзальных» приложился
мордой об асфальт. Дронов его ногой прижал, чтоб не дергался, и держал так,
пока Мюллер подойдет.
Пульс у Сереги уже вошел в норму, и Штык, если б захотел,
мог легко высвободиться. Но откуда ж ему было знать? Лежал смирно, не
шевелился.
И когда Мюллер ему объяснял, какой теперь в Басманове будет
порядок, Штык не спорил, помалкивал в тряпочку.
Не стерпел только, когда группенфюрер сказал:
– Будешь мне от своих дальнобойных дел по два хруста в
неделю отстегивать.
– Ты чего? – прохрипел Штык из-под Серегиного ботинка. – По
два не смогу, мне еще с московскими делиться. Сотню куда ни шло.
Они стали торговаться, а Сереге сейчас было не до бабок.
Сильно напугался, что костольеты его когда-нибудь возьмут да подведут.
Короче, занервничал Серега. И ходил сам не свой несколько
дней.
Спасибо, случай помог.
Пришивал он себе пуговицу и загнал иголку под ноготь. Больно
– жуть.
Вдруг костольеты сами по себе, безо всякого испуга, как
дали: токо-так, токо-так, токо-так!
И Серега сделал важное открытие: в скоростной режим можно
попасть не только от страха, но и от боли.
А потом оказалось, что можно обойтись и без боли. Выяснилось
это на общем стыке, куда Мюллер собрал всех басмановских бригадиров – про Новый
Порядок обшуршать. Серегу, понятно, прихватил с собой, а тот, не будь дурак,
спрятал в воротнике иголку. Если будет заваруха, ткнет себе под ноготь, и тогда
ему никто не страшен.
И возник на стыке момент, когда показалось, что сейчас
пойдет всеобщее мочилово.
Пока Мюллер про свой Новый Порядок лепил – про
бригаденфюреров, еще про какую-то фрицевскую фигню, его спокойно слушали. Когда
сказал, что надо с городского рынка «неарийцев» гнать, даже горячо поддержали,
и Тюха, бригадир, то бишь бригаденфюрер «тельмановских», крикнул, не расслышав:
«Давно пора азерийцов этих носатых на бабки ставить, а то жируют, на „волгах“
ездеют!»
Но потом группенфюрер наехал на Штыка, и тут запахло
заморокой.
– С дальнобойными, – сказал, – хочу сам работать. Сведешь.
Штык побелел весь:
– За горло берешь?
Встал, и вместе с ним поднялись трое быков, кого он с собой
привел.
Серега тоже вскочил, но сердце у него само частить не
захотело, пришлось иголку вынимать. Однако стоило поднести ее к пальцу и
вспомнить, как это больно, когда кончиком под ноготь, – и пульс взорвался,
застрочил, как бешеный.
Тогда обошлось без махалова. Поглядев на Дронова, молча
вставшего за спиной у группенфюрера, Штык скис, сел на место.
С того случая иголка для Сереги стала самой что ни на есть
неразлучной подругой, никогда с ней не расставался. Если в речке купался – в
плавки втыкал.
Случай на переезде
Шел, значит, Серега вечером вдоль железки один. От Нежданки,
где у Мюллера теперь «бункер», домой. Место глухое, почти никто не ходит,
особенно после темноты, а ему-то кого бояться?
Вдруг сзади шорох. Обернулся – от забора две тени. Посмотрел
на них спокойно, подождал, пока подойдут.
Штык это был и с ним какой-то парень, на вид лет двадцати
пяти. В джинсовом костюме, американской кепке с дурацким длинным козырьком.
Когда они приблизились, оказалось, что лицо у парня плоское и почти безгубое, а
взгляд неподвижный, немигающий.
Нисколько Серега не испугался. Даже в голову ничего плохого
не пришло. Не сдурел же Штык на него, Серегу Дронова, всего с одним быком
переть?
Догадался: покупать будет.
Став при Мюллере наипервейшим бригаденфюрером, Серега
получал по сотне в неделю. Приоделся, мамке одёжи накупил, стал нацеливаться на
мотоцикл «урал». Но Штык от шоферюг, которые в Москву левый товар гоняют,
совсем другие бабки имел. Мюллер говорил – тыщи.
Не то что Серега сдал бы кореша за штуку или даже за две, но
любопытно стало, сколько предложит?
Только Штык нисколько не предложил.
– Этот? – спросил его плосколицый.
– Этот. Нет его – и геморроя нет. Без него Мюллер – дырка от
бублика.
Тогда Серега посмотрел на парня повнимательней. Говор у того
был московский, врастяжку. Но не в говоре дело. Глаза страшные. Как две черные
дырки.
От одного этого взгляда, безо всякой иголки, у Сереги режим
включился.
Москвич не спеша (хотя на самом деле, наверно, одним быстрым
движением) достал из кармана тяжелую черную штуку.
Пистолет! Настоящий!
Стал поднимать.
Только увидев, как палец жмет на крючок, а дуло изнутри
озаряется пороховой вспышкой, Серега проснулся и дернулся в сторону.
Выстрела он почти не слышал (по железке как раз грохотал
грузовой состав), лишь мимо уха просвистело.
