Со временем выработалась привычка без особой нужды в глаза
окружающим не смотреть, не то обрушивалось слишком много лишней, а иногда и
обидной для самолюбия информации. Если же человек и его внутренний голос
почему-либо представляли интерес, Роберт вел себя так: взглянет раз – и отводит
глаза. Потом, через некоторое время, еще. Посторонним казалось, что он
застенчив.
Была у него одна игра. Познакомится с кем-нибудь и неделю
или две старается не встречаться с этим человеком взглядом. Составит себе о нем
представление, пользуясь лишь арсеналом, доступным обычным людям. Потом
подслушает мысли и проверит, правильно понял нового знакомца или нет. Почти
всегда оказывалось, что чего-то главного не приметил. Диковинное существо хомо
сапиенс: на языке одно, а на уме совсем другое.
В институте Роберт учился с полной отдачей, без дураков,
особенно налегая на иностранные языки. Понимал, как это поможет ему в светлом
будущем. Сидишь за столом переговоров с каким-нибудь иностранным дипломатом и
видишь его, голубчика, насквозь, как рентгеном.
Английский у него был первый, французский второй, а с
третьего курса Дарновский факультативно взял еще и немецкий, который потом
пригодился больше всего. После первого курса, малость похимичив при помощи
Дара, он пристроился в интернациональный стройотряд, поехал летом в
Карл-Марксштадт рыть фундамент для Дома советско-немецкой дружбы. С этого
момента окончательно переориентировался на германское направление.
На пятом курсе съездил на стажировку в ФРГ (это уже тесть
помог, в ту пору еще будущий). А перед самым дипломом прорвался в члены КПСС –
большая победа, потому что квота для студентов была маленькая, под самых
мохнатолапых первачей. Но опять помог Дар, да и тесть Всеволод Игнатьевич, к
тому времени уже состоявшийся, в нужный момент устроил звоночек.
Распределился Роберт в совершенно сказочное место: в НИИКС,
Научно-исследовательский институт капиталистических стран. Две стабильные
загранкомандировки ежегодно, к 25 годам гарантированный диссер и место старшего
научного (300 рэ, если с надбавками), а там можно и в завсекторы выйти, после
чего вообще открываются все пути. Например, не проблема поехать в хорошее
посольство, годика на три – укрепить материальную базу, подсобрать материал для
докторской. Где-то к середине 90-х, едва перевалив за тридцатник, Дарновский
был бы доктор наук, ценнейший кадр. Такого хоть в дипломатические советники
бери, хоть в заведующие отделом (а это, между прочим, номенклатура ЦК). Кстати,
не фантастика была бы и попасть прямо на Старую площадь – инструктором в
международный или идеологический. Нудновато, конечно, зато в смысле карьеры
самое оно.
Карьера пошла бы еще шустрей, если бы он одновременно
запустился по второй линии – по органам, как многие его коллеги. По этому
поводу Роберт советовался с тестем, человеком умным и здравым. Всеволод
Игнатьевич сказал: не стоит. Поженить тебя с Конторой не штука, но сейчас
столько «двоеженцев» развелось, что в будущем может оказаться перспективнее
положение «моногама». Особенно, если будет шанс устроиться в какую-нибудь
серьезную международную организацию. Те ведь тоже не дураки, знают, кто из
наших с погонами, а кто нет.
Совет, как обычно, был мудрый. Хотя на гебешном поприще
Роберт мог бы достичь ого-го каких успехов, с его-то талантом. Где-нибудь на
рауте за бокальчиком джин-тоника перемолвиться парой слов с иностранным
резидентом, ненавязчиво заглянуть ему в глаза… Эх, знала бы Родина, какой боец
невидимого фронта зря пропадает.
Но не обломилась Дарновскому работа в ООН или ЮНЕСКО – те,
кто туда попал, сидели крепко, бульдозером не вывернешь. А родной НИИКС
девальвировался прямо на глазах. Краткосрочная загранка уже не бог весть какая
привилегия, теперь многие таскаются, даже бывшие невыездные. Ну, пробился он в
завсекторы, и что проку? Зарплата при нынешних ценах – смехота. Если б не тесть
с его «кормушкой», да не жена с парфюмерно-косметическим приработком, жил бы
Роберт, как все трудящиеся: кушал борщ из томатной пасты и икру минтая с
морской капустой. По нынешним временам не то что НИИКС, но даже, страшно
вымолвить, ЦК КПСС завидным местом работы быть перестал. Умные люди норовили
пересесть в другие санки. Вот Всеволод Игнатьевич из Комитета давно уже
соскочил, и Роберту бы пора. Инерция мешала. А еще жалко было потраченного
времени. И Дара, израсходованного, как выясняется, на ерунду – на членство в
обанкротившейся партии, на дурацкую диссертацию, на полезные связи и прочую
лажу.
Свои
Такие вот кислые думы одолевали Роберта Дарновского, когда
он после завтрака курил на кухне и удивлялся на саундтрек, ни к селу ни к
городу закативший целое гала-представление. Что же означает эта «Ода к
радости»? К чему бы?
А потом в кухню заглянула наведшая марафет жена, сказала
своим грудным голосом: «Ты чего сидишь? Даже тарелки не убрал» – и он сразу обо
всем забыл. Что-что, а искусство косметики Инна знала в совершенстве.
Чушь это, что к красоте привыкаешь. К уродству, наверно,
можно. К красоте никогда.
Женщин красивее Инны он в своей жизни не встречал. Разве что
на киноэкране. Изабель Аджани чем-то на нее похожа, но черт знает эту Изабель,
какая она в жизни – скорее всего Инне и в подметки не годится.
Дело было даже не в красоте, ею рано или поздно наедаешься.
Любоваться любуешься, а голода уже нет. Главное, чем Инна взяла прежнего
плейбоя и держала крепко, уже который год, – таинственность. Вот крючок, с
которого ни один мужчина не соскочит никогда. Особенно такой, которому, обычно
достаточно (ха-ха) глазом моргнуть, чтоб пролезть в самую задушевную тайну,
К 27 годам Роберт Дарновский до такой степени изучил
человечество, что его трудно было удивить потемками в чужой душе. Как сказал
поэт, «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей» – а если еще и
слышал их мысли, тем более. Поэтому оснований для высокой (но вполне
адекватной) самооценки у него хватало.
Собою Роберт был хоть куда: значительный нос, волевая
прорезь широкого рта, классные очки в массивной оправе, прямые волосы стильно
расчесаны надвое, а-ля Тургенев. Женщины на Дарновского заглядывались. А
посмотрела ему в глаза – считай, пропала. Сколько он их в свое время выпотрошил
и после поводил на веревочке. Первый эксперимент, с незабвенной Регинкой
Кирпиченко, это были милые детские игры. Впоследствии случалось Робу приручать
женщин классом куда как повыше. И ни одного сбоя, за всю его плейбойскую
карьеру. Только вот – скучновато. Вроде как играть на деньги с партнером, все
карты которого просвечивают. Прибыльно, но быстро надоедает.
