Дрожащими руками он рвал рубашку через голову, сыпались
пуговицы. Анна стояла перед ним, опустив руки. Глаза ее были закрыты.
Именно в этот момент раздался звонок в дверь.
– Черт с ним, – вслух пробормотал Роберт. – Ошибка. Все
равно. Наплевать.
Но глаза Анны открылись, и он услышал: «Вот оно».
«Что оно? Не обращай внимания. Позвонят и перестанут».
«Не перестанут. Нужно открыть».
«Да зачем?»
«Он все равно войдет».
«Кто?»
Звонки и в самом деле не умолкали, к ним прибавился стук, да
еще какой.
Квартира была малогабаритная, из комнаты до прихожей всего
пять шагов.
Выругавшись, Дарновский пошел к двери – не открыть, а
заглянуть в глазок, что за пожар такой.
Но дверь сама вывалилась ему навстречу, с ужасающим треском
и грохотом.
За ней в маленькую прихожую ворвался мужчина.
Увидел Роберта, на миг замер, и Дарновский его узнал. Это
был чемпион и басмановский годфазер Дронов. Бешеный взгляд обжег: «Убью!» Потом
скользнул Роберту через плечо. «Ну и пусть!… Господи, какая!»
В этом возгласе было столько страдания и восторга, что
Роберт, несмотря на всю опасность ситуации, оглянулся.
И тоже застыл.
Анна стояла посреди комнаты, прикрывшись ладонями –
закрывала не тело, лицо. Белая ткань лежала складками у ее ног.
У Роберта в голове замелькали стремительные, не связанные
между собой мысли.
«Как Афродита из пены… Я сам тебя убью, гад. За нее –
запросто…».
Но в следующее мгновение чудовищная сила подбросила его
вверх, так что Роберт пролетел по воздуху и спиной обрушился на стол.
Грохот подломившихся ножек, звон стекла, отчаянный крик Анны
– потом мощный, все заглушивший всплеск саундтрека, и Дарновский на несколько
секунд лишился сознания.
Глава двенадцатая
Вишневая «девятка»
В тот вечер, когда она исчезла, в Сергее будто что-то
сломалось, и сначала показалось, что поломка неисправима.
По всему, Дронов должен был закинуться по-крутому – ну, типа
носиться по дому, орать, размахивать кулаками, а он как-то съежился, опустился
на пол, ткнулся лицом в осиротевший плед и заплакал. Потому что сразу понял:
это навсегда. Никогда больше он Марии не увидит. Никогда не разбудит ее
поцелуем. Никогда не подглядит, как она сидит в кресле и листает журнал.
Столько всяких «никогда» обрушилось на бедного экс-чемпиона, что он замычал от
боли.
Вдруг стукнуло: а может, ее на самом деле не было? Может,
Мария ему приснилась? Был такой длинный обалденный сон, но все сны рано или
поздно заканчиваются.
Он вскочил. Как последний придурок, побежал по комнатам.
Нет, не сон. Вон ее шмотки в шкафу. Вон длинный
темно-золотой волосок на подушке. Кожаные тапки, за сто баксов брал.
Так сделалось страшно, тоскливо, будто мир перевернулся
вверх тормашками, поломались все законы природы. Как так: вечер уже, а Марии
нет? Это днем он один, а вечером и ночью всегда с ней! Разве по-другому бывает?
Никогда Сергей не боялся темноты, даже пацаненком, а тут,
как стемнело, затрясся от страха.
Это не счастье кончилось. Это к концу подрулила жизнь.
Внезапно всего передернуло. Стоп! Ему страшно, по-крутому
страшно, а сердце вяло постукивает «то-так, то-так, то-так, то-так».
Неужели и Метроном его кинул, вместе с Марией?
Дронов схватился за лацкан, выдернул иголку.
Ничего.
Уколол палец.
Глухо.
Засадил под ноготь, до крови, и больно было, очень больно, а
ни фига.
В панике он кинулся в ванную, цапнул с полки лезвие
«жиллет», чирк по запястью. Опять больно, темная кровь так и брызнула в
раковину.
То-так, то-так. То-так, то-так.
Дронов полоснул по вене еще и еще, уже на диком нерве.
Режим не включался.
И тут на Сергея накатил такой ужас, какого он, кажется,
никогда еще не испытывал. Дронов завыл в голос, с размаху ударился лбом о
зеркало – так, что оно треснуло.
Не сразу, а секунд наверно через пять-десять где-то в самой
глубине его существа на ужас откликнулось слабое эхо. Сердце шевельнулось,
будто просыпаясь. Толчок. Скачок. Наконец, постепенно разгоняясь, движок
завелся.
Токо-так, токо-так, токо-так!
Кровь ударила из порезов, как из шланга – по разбитому
зеркалу, по кафелю.
Сергей застонал от облегчения. Метроном уцелел. Жизнь
продолжается.
Перетянул полотенцем порезанную руку, вмиг оказался в
гостиной, у телефона.
Набрал домашний номер Сэнсэя.
– Серёожаа, тыы? – сонно протянул Иван Пантелеевич.
Оказывается, уже ночь, а Дронов даже не заметил. – Яаа тебяя нее пониимаааю.
Гоовоории медленнееее.
Сергей заставил себя выйти из Режима. Объяснил, что
произошло.
Железный мужик Сэнсэй, сразу понял, что у парня беда, нужно
помочь. И немедленно перешел на деловой тон.
– Фамилия у твоей Марии какая? Отчество? Где прописана?
– …Не знаю. Около Лычкова я ее встретил, это деревня такая,
на Колиногорском шоссе.
– Ну и молодежь пошла, – проворчал Иван Пантелеевич. –
Сколько вместе прожили, фамилию не знает. Ладно. Подключу кого надо. Ты только
не дрожи голосом, успокойся.
Но Сергей не успокоился. Разбудил Мюллера. Про Марию тот
слышал, но видеть не видел, не хотел Дронов пускать его в светлую часть своей
жизни.
Сказал Мюллеру, что пропала девушка, надо найти. Описал
внешность. Не особо рассчитывал на мюллеровских пацанов, но пусть порыщут,
землю носом пороют.
Что еще можно сделать, он не знал, но сидеть в пустом доме
тоже не мог. Поэтому сел в машину и до утра гонял по ночным дорогам, смотался в
Лычково. Вдруг Мария где-то бродит одна, под осенним дождем. Как эти, лунатики.
Все-таки чудная она, не такая, как обычные люди.
