Щелкнул металл.
Сергей обернулся и увидел, что очкастый гнойник сидит на
полу прихожей, в руке у него ПМ. Откуда узнал, что в барсетке оружие –
непонятно, но по перекошенной роже было ясно: сейчас выстрелит. Дронов на его
месте и сам бы выстрелил.
Скорей в Режим, пронеслось в голове. Рука дернулась к
лацкану, где иголка.
– Я тебе дам иголку, – прошипел пижон Роберт. Снял пушку с
предохранителя, дослал патрон. Крикнул Марии, назвав ее другим именем. – Анна,
отойди!
Про иголку-то он откуда? Ведь ни одна живая душа, даже
Сэнсэй не знал!
Всё, кранты, понял Дронов и шагнул в сторону, чтобы пуля,
пройдя насквозь, не зацепила Марию.
Подонок тоже на нее глянул. И что-то с ним произошло.
Заморгал, задвигал бровями. Рука с пистолетом малость опустилась.
Не стал Сергей ждать – другого шанса не будет. Был он хоть и
не в Режиме, но все равно спортсмен, сколько лет по шесть-семь часов в день
реакцию-координацию отрабатывал. Прыгнул вперед – и ногой по дулу.
Пистолет стукнулся об стену. Шандарахнул выстрел – в ушах
заложило. Но Дронов не поглядел, куда попала пуля, вцепился врагу в шею.
Пижон его, надо сказать, удивил. Хоть и хлюпик, а одной
рукой рванул Сергею губу, зубами потянулся к горлу, сам сипит: «Моя! Моя!»
– Моя! – зарычал и Дронов. Врезал справа, слева, но очкарик
не отлип – тоже осатанел.
Выход был один – иголка. Сергей ее уж и выдернул, но
Дарновский вынул руку у него изо рта, схватил за кисть – не давал уколоться.
Над ними белой лебедью металась Мария. Выкрикивала что-то
бессвязное, по-птичьи. То ли ужасалась, то ли сердилась.
Потом как размахнется ногой, как врежет поганому Роберту по
уху, чтоб не рвал Сергею зубами горло. Дронов повернул к ней голову, просиял
улыбкой – и тоже получил ногой, только по затылку.
Дзынь!
Зазвенело оконное стекло, в нем появилась круглая дырка, от
нее лучиками разбежались трещины. Что-то глухо чмокнуло в стену, отлетело на
пол, закрутилось. Патрон не патрон, трубка не трубка – небольшая продолговатая
штуковина, из которой повалил прозрачный дым.
Попялился Дронов на этакое диво секунд несколько – глаза
закатились под лоб, а сам он упал навзничь. Отрубился.
Сколько пролежал так, неизвестно. А когда заморгал, пришел в
чувство, первый кого увидел – гнойного подонка. Тот сидел, привалясь к стенке,
и тоже хлопал глазами.
Марии же не было. Исчезла.
Покачнувшись, Дронов встал. Заглянул на кухню, в санузел.
Нет, нигде нет!
– Куда ты ее дел? – спросил он у подлого Роберта, с трудом
ворочая языком. – Где она?
Тот, тоже с трудом, выдавил:
– Не знаю…
III. Примерещилось?
Глава тринадцатая
Сила и мысль
И еще пропал пистолет. Пулевое отверстие в потолке осталось,
а самого оружия на полу не было.
– Козлы мы с тобой, – вздохнул басмановский бугай. –
Вцепились друг дружке в глотку. Вот она и сбежала. Только зачем пушку взяла?
– Это ты козел безмозглый! – Роберт втянул воздух полной
грудью, отчего снова закружилась голова. – Через окошко по-твоему птичка
влетела? Сладкий сон навеяла?
– Чего? – вылупился на него громила. В глазах читалось:
«Какая птичка? Говори по-людски, гад».
– Того! Похитили Анну!
– В смысле, Марию? Кто?!
– Откуда я знаю. Тот или те, кто за нами следил.
Дарновский подбежал к простреленному окну.
– Это я за вами следил, – сказал бандит Дронов, не врубаясь.
– Но я-то тут был. Кто ж тогда?
Роберт с ненавистью посмотрел на питекантропа, погубившего
его счастье. Услышал неожиданное: «Это Он. Потому что десятое мая. Он дал, Он и
взял. И с Метрономом так будет. Десятого мая дал, десятого мая и заберет.
Может, через год, а может, через десять».
Про загадочный Метроном, на который Дронов уповал как на
источник силы, Роберт уже знал – подслушал во время драки. «Метроном» включался
при помощи какой-то иголки, ею спортсмен хотел уколоть себя в палец. Всё это
было очень интересно, при других обстоятельствах Дарновский обязательно
покопался бы у инфузории в мозгах, разобрался бы что к чему. Но сейчас имело
значение лишь одно – Анна, всё прочее было неважно.
И все же упоминание о десятом мая, когда некий «Он» (Бог,
что ли?) дает и забирает, потрясло Роберта. До такой степени, что он
воскликнул:
– Тебе-то что дали десятого мая? Какой такой метроном?
Дронов заморгал.
– …Откуда знаешь? Ты что… тоже? Десятого мая? «Автобус.
Белый столб. Рожнов. Темно. Колина гора. Токо-так», – частил довольно звучный
баритон. Половины Роберт не разобрал, но хватило и того, что он понял.
– Ты был в том автобусе?! В восьмидесятом, да? Из соседней
палаты, петеушник!
– Сам ты петеушник, я в техникуме учился… А ты – тот
московский пацан?!
Они потрясенно смотрели друг на друга.
– Так что за «метроном» тебе достался? – спросил Дарновский,
потому что в мыслях тупоумного собеседника преобладали не слова, а какая-то
ритмичная стукотня.
– Могу двигаться вчетверо быстрей нормального. Теперь даже
впятеро, потому что натренировался, – не слишком складно объяснил тот, но с
учетом подслушанного стало более или менее ясно.
– Для этого тебе надо перейти в особый режим? При помощи иголки,
да?
Дронов испуганно уставился на него.
– А… а тебе чего обломилось?
Так я тебе и сказал, подумал Роберт.
– Интеллектуальные способности.
– Сообразиловка, что ли? Вот почему ты в два счета всё
просекаешь – и про иголку, и про то, что Мария не сама сбежала.
«Мария! Кто? Зачем? Где она?» – выкрикнул баритон, и Дронов
заметался по комнате.
– Ты следил за нами, а кто-то следил за тобой, – объяснил
ему Роберт, поднимая с пола большой металлический патрон.
Понюхал – снова закружилась голова, как тогда.
