– На хрена вы меня разбудили, полковник? – процедил Роберт.
– Копались бы в моих мозгах и дальше – занятие, достойное вашего учреждения.
– Ну уж от вас-то такой упрек слышать довольно странно, –
снова рассмеялся Васильев.
В десятку, подумал Дарновский.
– А разбудили мы вас потому, что таково решение руководства.
Первоначально мы собирались поместить вас на долгосрочное криопсихическое
хранение…
– Что это такое?
– «Крио» – холод, «психо» – ну, сами знаете. Некоторые ваши…
коллеги лежат у нас в боксах по нескольку лет. Только переворачиваем их, как
бревна, да массаж от пролежней делаем. Но вас решено активизировать.
– Какие еще коллеги? Нет у меня никаких коллег! И почему это
вы решили меня активизировать? – здесь Роберт скривился – очень уж ему не
понравилось слово.
– Потому что вам предстоит принять некое решение, – ответил
полковник на второй вопрос, пропустив мимо ушей первый.
Им от меня что-то нужно, понял Дарновский. Что именно,
сейчас не столь важно. Главное, что у меня есть рычаг, а значит, можно
переходить в атаку.
И задал вопрос про самое главное:
– Где Анна?
Александр Александрович удовлетворенно покивал:
– Я всё ждал, когда вы спросите. Ваш товарищ, например,
поинтересовался судьбой роковой женщины, едва лишь открыл глаза. Ну, оно и
понятно: склад личности у него не интровертно-рефлексирующий, как у вас, а
эмоциоцентричный.
– Где Анна? – упрямо повторил Роберт.
– Марианна Игоревна тоже у нас, где ж ей быть. Вы не
тревожьтесь, с ней все в полном порядке.
– Я хочу ее видеть.
Полковник вздохнул – кажется, ему становилось скучно.
– Может быть, сначала вы меня выслушаете до конца? Поверьте,
я сообщу вам много интересного.
– Нет, – отрезал Дарновский. – Сначала я должен увидеть ее.
А если вы мне наврали… – он оборвал фразу на угрожающей ноте, не договорив,
потому что не знал, чем можно напутать этого благодушного и уверенного в себе
джентльмена.
Конечно, Васильев и не подумал испугаться. Улыбнулся, развел
руками.
– М-да, в пасифицированном состоянии беседовать с вами
гораздо легче. Но зато в активизированном интересней.
И весело хмыкнул.
– Что тут смешного? – грубо спросил Роберт.
– То, что разница между вами и гражданином Дроновым, при
всей противоположности, совершенно исчезает, когда дело касается одной милой
барышни. Реакция абсолютно идентичная. Сергей Иванович, у которого коэффициент
интеллектуального развития почти вдвое ниже, чем у вас, заявил мне то же самое.
Ничего не желаю слышать, пока не увижу ее.
Дарновский враждебно сощурился на собеседника.
– Вы и ай-кью у нас проверили?
– Мы проверили всё, что только было возможно.
– Хватит болтать! – рявкнул Роберт. Этот старый хлыщ его
чудовищно раздражал. – Где Анна?
Александр Александрович сокрушенно вздохнул.
– Вы неуважительны по отношению к старшим, это нехорошо.
Следствие чрезмерного самомнения, порожденного вашим так называемым Даром.
Ладно. Как говорится, уступаю насилию. – Нет, он все-таки издевался, это теперь
стало ясно. – Ваша одежда, как я уже сказал, здесь. Зубная щетка и расческа в
санузле. Бриться не нужно, это сделала Люсенька час назад, пока вы еще
почивали. Когда приведете себя в порядок, идите по коридору налево. Там в конце
дверь.
Полковник поднялся.
– И там будет Анна? – недоверчиво спросил Роберт.
– Она уже там.
Явление второе и третье
Под диковинную смесь марша и болеро Дарновский шел по
светлому коридору с симпатичными акварельками на стенах. Ошибиться дверью было
невозможно – она здесь имелась всего одна, в самом конце.
Сердце колотилось, почти как у Дронова в Режиме. Неужели за
дверью Анна?
Он оперся рукой о стену, чувствуя, что должен отдышаться. Да
и ноги были, будто деревянные. Мышцы задеревенели, что ли?
За окном виднелся газон, деревья. Прямо возле стекла
покачивалась ветка. Роберт напряг зрение и увидел, что листья не юные, какими
были еще вчера, в смысле 19 мая, а грубые, напитавшиеся солнцем. Сколько же
времени прошло?
Перед самой дверью он остановился снова. Глубоко вздохнул.
Повернул ручку.
Большая комната, на открытом окне подрагивают шторы, пахнет
свежестью и цветами.
Четыре кресла. В одном, кажется, сидит Васильев – во всяком
случае, кто-то седой, остальные три вроде бы пустые.
– Явление второе, – сказал седой. Да, это был полковник. –
Она и он.
Роберт сделал несколько шагов и вдруг увидел, что крайнее
справа кресло не пустое – в нем, подобрав ноги и обхватив себя руками за плечи,
сидела… Да, да!
– Анна!
Он бросился к ней.
Думал, она бритая наголо – ведь собственными глазами видел
на фотографии, – но у Анны на голове топорщился стильный бобрик, очень ей
идущий. Чтоб на столько отрасти, волосам нужно месяца три, вряд ли меньше.
Неужели прошло столько времени? Неважно!
Он обнял ее, и она тоже обхватила его за плечи. Они не
поцеловались, а в упор, почти касаясь лбами, посмотрели друг другу в глаза, это
было куда важней.
«Ты жива! Что они с тобой делали?».
«Не знаю. Я только что проснулась. Где мы?».
«Это какая-то кагэбешная контора, называется „Санаторий“.
Господи, как долго я тебя не видел!».
«Разве? – в синих глазах мелькнуло удивление. – Я помню
прозрачный дым, я упала… И проснулась здесь. Зачем мне остригли волосы? Я
уродливая, да?».
Надо было отдать полковнику должное. Он тактично помалкивал,
попыхивал трубкой, выдувая клубы изысканно ароматного дыма. Впрочем, Роберт про
него и не помнил.
«Ты прекрасна. Еще прекрасней, чем прежде». Он вспомнил
бедную Нину с ее мышиного цвета волосами, пухлым телом, страстным похрюкиванием
и передернулся от отвращения.
Щелкнула дверная ручка.
