Короче, поднатужился, вспомнил.
По телеку, вот где. Тетки испанские плясали, отщелкивали
пальцами. Ну, не пальцами, а там у них такие костяные стукалки, как их, блин.
Костольеты, что ли.
Вспомнил – и тут уж окончательно пришел в себя. Задумался,
что за комната такая, да почему он в койке лежит, и что это за хреновина, от
которой к его руке шланг тянется.
Но голову ломал недолго. Пришел бородатый врач и всё Серому
разъяснил.
Что автобус, на котором он ехал, грохнулся. Что Серому и еще
какому-то пацану повезло, а всех остальных пришлось с асфальта соскребать.
Неужто мы об стеклянный столб так приложились, хотел
спросить Серый, но тут доктор велел ему разинуть рот и высунуть язык – особо не
побазаришь.
– Ты Сергей Дронов, правильно? –говорил врач, давя на
высунутый язык ложкой. – Так в студенческом билете сказано. Нашли твой адрес,
позвонили. Там какой-то мужик пьяный. Отец что ли? Или сосед?
Когда бородатый вынул ложку, Серый хмуро ответил:
– Отчим.
То-так то-так, то-так то-так, постукивали костольеты.
– Ну, а как общее самочувствие, везунок? Не мутит? В глазах
не двоится?
– Да вроде нормально, – сказал Дронов и сдуру ляпнул про
стук в голове.
Врач сразу бровями зашевелил, придвинулся. Оттянул одно
веко, потом другое. Крякнул. От бородатого несло водярой, вчерашнего распива.
Этот запах Серому был хорошо знаком.
– Стук, говоришь? С эхом или нет? Хм. Не нравится мне это.
Энцефалограмму мы тебе сделали, вроде бы проблем нет. Но с психикой шутки
плохи. Такая авария это, брат, не комар чихнул. Провериться надо. Кости-мышцы у
тебя целы, внутренние органы тоже, ушиба головы нет, так что мариновать тебя
здесь незачем. После обеда перевезем тебя в Бузыкино, в психоневрологическую
больницу. Там с тобой поработают специалисты, обследуют. Мало ли что.
И давай в тетрадке строчить, только ручка заскрипела.
Серого аж в холодный пот кинуло. Слыхал он про бузыкинскую
психбольницу. Рожнов там в ЛТП две недели отмокал. Говорит, хуже, чем зона
строгого режима. Санитары резиновыми палками по почкам лупят, кормят помоями, а
чуть пикнешь – могут засадить хоть на десять лет, без суда, без помиловки. А
пацаны рассказывали, что в Бузыкине над психами опыты ставят. Типа вколют
нормальному человеку, ну, может, немножко нервному, какую-нибудь хренотень или
таблетками потравят, и он становится на всю жизнь идиотом. Да Серый и сам, еще
когда маленький был, лазил в дурдом через забор – на психов поглядеть,
похохотать. Ходят там доходяги в драных халатах, кто руками машет, кто плачет,
кто волосы себе ерошит. А раньше, наверно, были люди как люди.
– Может, тебе курс укольчиков пропишут. Или таблеточек
поглотаешь. Слуховые галлюцинации – это, Сережа, серьезно, – строго сказал
бородатый, закрывая тетрадку с приговором.
Как услышал Серый про укольчики-таблеточки, сердце от ужаса
чуть из груди не выпрыгнуло.
И стук в башке перешел со спокойного «то-так то-так, то-так
то-так» на пулеметно-быстрое «токо-так, токо-так, токо-так».
– Не поеду в Бузыкино! – выкрикнул он. – Не имеете права!
Врач очень медленно поднял голову.
– Чтооо тыыы скаазааал? – протянул он чудным голосом –
лениво-прелениво, врастяжечку.
– Нормальный я! И ничего у меня в башке не стучит!
(Это Серый наврал, костольеты молотили вовсю, будто целый
табун лошадей отстукивал по мостовой коваными копытами).
– Э-э-э-э-э, брааат, даа у-у теебяаа ещёоо и реечь
нарууушенааа, – пропел бородатый и плавно, будто в такт тягучей песне, покачал
головой. – Ниичевооо нее поняатноо. А-а что-то это тыы такоой блеедны-ый?
Нуу-кааа дай-кааа пуульс.
Торопиться ему, паразиту, похоже, было некуда. Он очень
медленно взял Серого за руку и потом ужасно долго пялился на циферблат часов.
Серый не выдержал, тоже на часы посмотрел. Удивился. Врач
был мало того что вялый, но еще и тупой. Никак не мог врубиться, что часы у
него сломаны. Секундная стрелка ни хрена не двигалась. То есть двигалась, но
еле-еле, от одного перескока до другого можно было до десяти досчитать.
Посмотрел Серый на урода, от которого сейчас зависела его
судьба, и увидел, что у бородатого ползут вверх брови, поднимаясь всё выше и
выше.
– Скоолькооо?! Теень-теерее-теень, – протянул он. – Чтоо
заа… – И не договорил, стал подниматься со стула, неспешно так. – Нуу-каа,
откииньсяаа, леежиии ии нее шеевелиись. Яаа сейчаас! Тыы толь-коо деержиись,
нее отруубайсяа!
И побежал к двери, но тоже как-то по-уродски. Поднимет ногу,
подержит на весу, опустит. Вроде спешит человек, а сам еле ноги переставляет.
Вот кого по-хорошему в дурдом бы отправить.
Короче, свалил бородатый. Наверно, чтоб Серого поскорей в
психушку отправить.
Тут лоховаться было нельзя. Как только дверь за доктором
закрылась, Серый вскочил с кровати и рванул к окну.
Ништяк, первый этаж.
Дернул раму. Она, видно, совсем старая была, ветхая –
слетела с петель. И стекло посыпалось. Ну и хрен с ним!
Был Серый в трусах и больничной рубашке. По улице особо не
пройдешься. А что делать?
Надел он казенные клеенчатые шлепанцы, чтоб об осколки не
обрезаться. Подоконник накрыл одеялом.
Прыг-скок, и оказался снаружи. Вроде никто не видел.
Через больничный двор еле-еле полз грузовик.
Серый, согнувшись, припустил вдоль длинного корпуса.
Потом – рывок через газон к забору. Подпрыгнул – удачно так,
с первой попытки за кромку ухватил. Легко перемахнул на ту сторону, спрыгнул на
тротуар и только тогда перевел дух, съехал с нерва.
Хрен вам, а не Бузыкино.
И костольеты тоже успокоились, отстукивали уже не
«токо-так», а прежнее неторопливое «то-так, то-так».
Уф!
Теперь надо было прикинуть, куда податься.
Домой бы. Одеться по-нормальному и ноги уносить, пока из
больницы не приехали в психушку отправлять.
Но дома отчим.
Как быть?
