Вокруг шум, шум, шум. Грохот барабанов и крики, смех, пение, рев мопедов и мотоциклов, завывание скрипок…
Мы добираемся наконец до причала, и здесь немного тише; с одной стороны вместо толпы людей — океан. Вода беспокойно набегает на стену, она ближе, чем обычно, она подбирается к нам. Да, здесь достаточно тихо для того, чтобы я услышала какой-то шум на утесах над городом.
— Что там происходит? — спрашиваю я. — Костер готовят?
Брайан прищуривается, как будто и вправду может что-то там рассмотреть кроме зданий, прилепившихся к склону.
— Ну да, и просьбы к морю.
Я немногое знаю об обращенных к морю просьбах — только то, что отец Мунихэм советовал никогда их не высказывать. И от мамы мне не удалось узнать больше.
— А ты когда-нибудь посылал просьбы морю?
Брайан явно поражен.
— Нет, конечно!
— А что это вообще такое?
— Ну, ты берешь листок бумаги и пишешь на нем кусочком угля из костра. Что-то пишешь, а потом бросаешь листок на ветер с вершины утеса.
— Вроде бы ничего особенного.
— Это ересь, Кэт. Такие просьбы — богохульство. Ты пишешь слова задом наперед и бросаешь их в море.
Я взволнована и испугана. И тут же пытаюсь сообразить, является ли ересью то, что я моментально вообразила себя бросающей просьбу с утеса. Я просто вижу перед собой фигуру, силуэт на фоне костра, швыряющую в океан что-то отвратительное.
— Ты настоящая дикарка, Кэт Конноли, — говорит Брайан. — По глазам видно.
Я в этом не уверена, но когда поднимаю взгляд на Брайана, то вижу, что он очень пристально всматривается в меня. Вдруг мне в голову приходит ужасная мысль: вдруг он собирается меня поцеловать? И я отскакиваю назад на несколько футов, не успев даже сообразить, что он вообще не пошевелился. Брайан смеется, и это добрый и надежный смех.
Может, я и в самом деле дикарка?
— Идем, — говорит Брайан. — Проверим, здесь ли он.
Мы спускаемся к причалу. Вдоль него стоят лотки продавцов всякой еды, и ясно, что Брайан надеялся увидеть тут Гэйба. Торговля идет очень оживленно, и нам приходится проталкиваться между рядами лотков и палаток. Брайан вытягивает шею, высматривая моего брата, и меня снова охватывает странное чувство оттого, что я брожу в толпе с кем-то, кто не является членом нашей семьи. Зачем это нужно Брайану — тратить праздничные часы на поиски Гэйба, когда он мог бы просто повеселиться?
— Тебе незачем тратить на меня весь вечер, — говорю я. — Ты бы лучше шел развлекаться. Я сама поищу его.
Брайан смотрит на меня сверху вниз. Мне кажется, будто он становится все выше и выше ростом. К тому времени, когда мы отыщем наконец Гэйба, он, наверное, вытянется с церковь Святого Колумбы, что стоит на холме, и мне придется раздобыть лестницу, чтобы поговорить с ним.
— Я и так веселюсь. Или тебе хочется, чтобы я ушел?
Я ему не верю. Я видела, как люди веселятся, и это всегда означало, что они кричат и пляшут в хороводах и нередко обдирают коленки. А происходящее сейчас интересно, но это совсем не развлечение.
— Мне просто неловко из-за того, что я тебя так задерживаю.
Брайан сглатывает и оглядывает толпу, как будто продолжая искать Гэйба.
— Последняя из моих сестер уехала на материк в прошлом году. Иначе я был бы здесь с ней.
— Гэйб сказал, что он тоже уезжает.
Я выпалила это, не успев подумать, и тут же растерялась, не понимая, почему сообщила об этом Брайану. Зачем я говорю об этом Брайану Кэрролу, если даже с Финном неприятную тему не обсуждаю? Самый длинный разговор с Брайаном Кэрролом, случившийся за всю мою жизнь, заключался в том, что я пообещала плюнуть на его могилу, которая наверняка будет вырыта очень скоро… а теперь выворачиваю перед ним душу, выкладываю семейные тайны!
— Значит, так он говорит, — задумчиво произносит Брайан.
Мне хочется закричать: «Да он молчал до последнего момента!», но это уж была бы и совсем сокровенная тайна нашей семьи, поэтому я просто покрепче закрываю рот. Я жалею о том, что пришла сюда. Лучше бы осталась дома. Мне хочется, чтобы Брайан Кэррол не посматривал на меня с высоты своего все увеличивающегося роста. Я складываю руки на груди и засовываю ладони под мышки. Когда найду Гэйба, точно дам ему в глаз.
Брайан Кэррол вроде и не замечает моих страданий. Он добавляет:
— Наверное, он сказал, что поедет вместе с Томми Фальком и Бичем Грэттоном.
Я чувствую, как от мгновенно вскипевшего гнева из моего горла вырывается странный звук.
— Ну конечно! Все об этом знают! Все уезжают. А ты тоже собираешься на материк?
— Нет, — серьезно отвечает Брайан. — Мой прапрапрадед помогал строить вот этот причал, и я от него не уеду.
Звучит это так, словно Брайан женат на этом причале. Почему-то я вдруг ощущаю себя уставшей и злой.
— Эй, вот что, — говорит Брайан, как будто наконец-то почувствовав мое раздражение, — давай заглянем в паб. Я вообще-то туда и собирался. Гэйб вполне может быть там, там иногда все местные прячутся. А если его и нет, то ты хотя бы ненадолго согреешься.
Мы снова пробираемся сквозь людское море — к пабу «Черноглазая красотка», зданию с зеленым фронтоном, с открытыми настежь дверями. Меня всегда поражает то, что хотя зал предназначен для пивнушки, здесь сплошь полированное дерево, и жатая кожа, и бронзовая гарнитура. Здесь безупречно чисто и большую часть дня неправдоподобно пусто. А вечером, когда рыбаки устают быть серьезными, паб наполняется, шум из него выплескивается на улицу и на причал.
До этого вечера я никогда не заходила внутрь этой непонятной разновидности пивной. Здесь тоже полно народу, но ощущается это не так, как на улице. Плотная, дымная, слишком жаркая теснота замкнутого пространства наполнена криками и смехом. Меня сразу смущает то, что я слышу в разговорах собственное имя.
— Эге, ну и ну, да это никак Кэт Конноли? — восклицает какой-то мужчина, стоящий у самой двери.
При упоминании моего имени сразу несколько голов поворачиваются в нашу сторону. У меня такое ощущение, что на каждой из них не по два глаза, а гораздо больше.
— Кэт Конноли! — радостно кричит другой мужчина, у бара.
Он отодвигает барный табурет, чтобы подойти поближе. У него грудь как бочонок и рыжие волосы, а пахнет от него пивом и чесноком.
— Курочка среди петушков!
Брайан берет меня за руку, не слишком вежливо, и показывает на дальний конец зала. Потом поворачивается к мужчине:
— Да, это она. Так что успокойся, Джон. Как ты думаешь, почему сегодня прилив такой высокий? Шторм приближается?
Я прекрасно понимаю, когда меня пытаются спасти, и потому быстро прохожу в глубь помещения, подальше от них. Оглядываю дальнюю часть зала — и вот вам пожалуйста, в угловой кабинке сидит Гэйб! Он слегка наклонился вперед, перед ним кружка пива, длинные пальцы по-паучьи движутся над поверхностью стола, когда он что-то говорит, сопровождая слова жестами. Он смеется, и хотя я этого не слышу, все равно замечаю, как не похож он здесь того Гэйба, которого я знаю. Он кажется развязным и грубым. Во мне закипает гнев.
