— Мы потеряем дом наших родителей, если я не выиграю.
Я тут же осознаю, насколько глупо это прозвучало. Не потому, что я боюсь: Шон Кендрик начнет сплетничать. Но потому, что он теперь будет знать: не в бегах для меня дело, а в деньгах. А говорить такое Шону Кендрику, четырежды побеждавшему на Скорпионьих бегах, по меньшей мере странно. Кендрик довольно долго молчит, не сводя глаз с Корра и Мэтта на его спине.
— Хороший стимул для победы, — говорит он наконец, и я переполняюсь невероятно теплым чувством к нему за эти слова — он ведь мог просто сказать, что я дура.
Я шумно выдыхаю.
— Он ведь твой.
— Ты так думаешь?
— Он твой, что бы там ни твердил закон. Думаю, Бенджамин Малверн тебе завидует. И, — добавляю я, — еще я думаю, ему нравится играть с людьми.
Шон бросает на меня пристальный взгляд, уже знакомый мне. Наверное, он даже не подозревает, как его глаза пронзают людей.
— А ты довольно много о нем знаешь.
Я знаю, что Малверн любит пить чай с маслом и солью и что в большом его носе даже можно спрятать желудь. Я знаю, что ему хочется, чтобы его развлекали, но развлечь его способно очень немногое. Интересно, значит ли это, что я знаю его?
— Достаточно, — отвечаю я.
— А я, — говорит Шон, — не люблю игры.
Мы оба снова смотрим на Корра, которого, вопреки всем моим предположениям, все-таки успокоили. Он стоит совершенно неподвижно, глядя поверх толпы, насторожив уши. Он слишком часто вздрагивает, но в остальном не шевелится.
— Пожалуй, проверю, насколько он быстр, — говорит Мэтт.
Он поворачивается в седле, чтобы посмотреть на Шона, который даже не моргает. У Дэвида Принса, все еще держащего поводья, на лице какое-то странное выражение, когда он смотрит в нашу сторону. Немножко виноватое, немножко извиняющееся и отчасти испуганное.
— Привет, Шон Кендрик, — кричит Мэтт, как будто мы или хотя бы Кендрик только что появились на песчаном берегу. — Какой-нибудь совет дашь?
— Не забывай о море, — отвечает Шон.
Мэтт и Принс хохочут.
— Ты только посмотри, какой он смирный! — говорит Мэтт Шону.
Уши Корра явно изменяют положение. Он принюхивается к своему седлу и к ногам Мэтта, как будто удивляясь тому, что все это ему незнакомо, как будто интересуясь необычным поворотом событий. Колокольчики на его уздечке звенят почти неслышно при этом движении.
— И никакого прославленного колдовства Шона Кендрика не понадобилось, — продолжает Мэтт. — Тебя не трогает, что он оказался таким вероломным?
Шон ничего не отвечает. Глаза Мэтта пренебрежительно скользят по мне. Не думаю, что хоть раз в жизни встречала кого-то, кто так радовался бы чужому несчастью. Я помню тот вечер, когда впервые увидела их обоих перед пивной, помню ту ненависть, которая была написана на их лицах. И сейчас они ничего не скрывают; это жестокая схватка, примирение невозможно. Мэтт обращается к толпе, в основном состоящей из туристов:
— А вы как на это посмотрите? Я готов пустить в галоп самого быстрого водяного коня на острове. Он ведь настоящая легенда. Герой. Национальное достояние. Кто не знает его имени?
Туристы аплодируют и восторженно кричат. Шон абсолютно неподвижен, он как будто превратился в часть скалы.
— Его имя я знаю, — вдруг кричу я, и мой голос звучит так громко, что я сама удивляюсь. Взгляд Мэтта находит меня рядом с Шоном, и я продолжаю: — А вот тебя как зовут, напомни-ка!
Я одариваю Мэтта самой пугающей из своих улыбок — я научилась ей, имея двух братьев.
Я наблюдаю за тем, как лицо Мэтта багровеет от гнева, и прислушиваюсь к удивленному бормотанию зрителей — и тут, слишком поздно, вспоминаю совет Дори-Мод.
— Эй, а где твой пони? — огрызается Мэтт. — Пашет поля?
Я больше смущена всеобщим вниманием, чем оскорблением. Может быть, потому, что когда здесь все кончится, мне придется вернуться к Дори-Мод и продавать туристам всякую ерунду. Потом мне приходит в голову, что Мэтт Малверн не знает меня настолько хорошо, чтобы придумать настоящее оскорбление.
Да он в любом случае хочет задеть не меня. Он кричит:
— Должен сказать, что рад за тебя, Кендрик! А что, она лучшая наездница, чем ты?
Он делает вид, будто похлопывает Корра по крупу. Я чувствую, как у меня загораются щеки. Лицо Шона не меняется, и я гадаю, почему это так. Практика, привычка? Не потому ли, что он слышал всякие гадости слишком часто, теперь у него задубела кожа и он ничего не чувствует?
Корр под Мэттом нервно шевелится. И тянется к Принсу, тыча его носом в грудь. Принс почесывает Корру лоб и отталкивает его.
— Стой спокойно, старина, — говорит он. И, вскинув голову, смотрит на Мэтта. — Ты собираешься вообще трогаться с места? Пока прилив нас тут не застукал?
Пока он говорит, Корр снова прижимается к нему, уже более настойчиво, так, что его колокольчики опять звякают, и Принс пошатывается.
— Конечно, а как же! — бросает Мэтт.
Он подергивает один повод, чтобы привлечь внимание Корра; Корр продолжает тыкаться носом в Принса, напирая на него. Я вижу, как содрогается шкура жеребца под напичканным железом нагрудником, надетым на него.
— Ну так давай, — говорит Принс.
Нос Корра тычется в его ключицу, как нос Дав, когда я расчесываю ей гриву и она истекает нежностью. Принс прижимает ладонь к щеке Корра, а Корр дышит прямо ему в шею.
Шон внезапно прыгает с места, оставив в песке глубокие ямы там, куда упирались его пятки, и отчаянно кричит:
— Дэвид!
Принс поворачивает голову.
Корр в то же мгновение стремительно, как змея, погружает свои плоские зубы в его шею.
Мэтт Малверн повисает на поводьях; Корр встает на дыбы. Толпа с криком разбегается. Те двое мужчин, что были с Мэттом, отскакивают назад, не зная, то ли помочь Мэтту, то ли спасаться самим. Шон резко останавливается, не глядя на залитый кровью песок. Принс, лежа на спине, судорожно дергает ногами. Я не могу отвести от него глаз.
Корр снова встает на дыбы, и на этот раз Мэтт не может удержаться. Он падает на песок, откатывается в сторону, чтобы не угодить под копыта Корру, и весь покрывается кровью. Но кровь эта не его, а Принса. Глаза жеребца побелели и выкатились, он разворачивается. Он смотрит на прибой. А все смотрят на него и на Шона, но никто не трогается с места.
Когда Корр снова разворачивается на месте, я бросаюсь к Принсу. Я не знаю, насколько серьезно он ранен; крови слишком много, ничего не разобрать. Я боюсь, вдруг Корр затопчет его, но не уверена, что смогу оттащить Принса в сторону. Поэтому мне остается лишь одно: встать между Принсом и копытами и постараться скрыть переполняющий меня ужас.
Корр топчется, кружа на месте, и кричит; на этот раз его крик похож на сдавленное рыдание. Я вижу, как на его плече вздулась паутина вен.
