Мы с Семеном остались в машине, и опять повисла тяжелая пауза. Я очень боялась услышать от него жестокие вещи, поэтому молчала. Почему молчал он, я не знаю. Мне кажется, мы оба вздохнули с облегчением, когда Александра появилась на пороге «Ветерка», сопровождаемая густо размалеванной добродушной толстушкой. До нас доносились обрывки разговора:
— Сделал вид, что не узнал, видите ли... Большим стал человеком, не здоровается, морду воротит». Изменилась, конечно, но не так, чтобы меня нельзя было узнать! — стрекотала без передышки женщина. Александра тем временем пятилась от нее к машине. Вот она запрыгнула в салон и крикнула в окошко: — Большое спасибо, Виолетта! Трогай скорее, — обратилась к Семену.
Виолетта что-то говорила нам вслед, но мы уже отъезжали и только расслышали энергичное: «Все они такие!»
— Геленджик, улица Баумана, дом тридцать. Кстати, у самого моря! — доложила Александра, вся светясь от гордости.
— Я верила в тебя, — шепнула я, пока Семен разворачивал машину в сторону шоссе.
— Сарафанное радио работает быстрее Интернета! — сообщила нам Александра. — Весь коллектив «Ветерка» уже знал, что меня обманул и бросил мерзавец Ботумян. Виолетта кинулась ко мне, едва я ступила на порог. Как она возмущалась, если бы вы слышали! Оказывается, дружок Ботумяна — кстати, его зовут Павел Линников, — бывший одноклассник Виолетты. Я думаю, он ее действительно не узнал — в таком-то гриме! Но она убеждена, что он это нарочно. И дала мне его адрес — езжай, говорит, плюнь ему в морду от нас обеих, он струсит и сдаст Ботумяна. Ну, там пароли, явки, адрес, телефон и прочее... Нет, вы только вдумайтесь — дом у моря! — со значением добавила Александра.
— Да, нам повезло, — кивнул Семен. — Правда, есть одно «но». У моря мы внушим ему все что угодно — я уверен. Но я что-то не слышал, чтобы отделы милиции располагались на берегу. Пока он дойдет до центра, его желание чистосердечно во всем признаться здорово ослабеет.
— Значит, милиция должна прийти к нему, — сказала я, вспомнив об Алексее Алексеевиче. — Мне кажется, я сумею уговорить нашего начальника прогуляться с нами в Геленджик.
Ответом мне было молчание, и я поняла: что-то не так. После долгой паузы заговорила Александра:
— Тебе придется сказать ему, что твои друзья, мягко говоря, не такие, как все... То есть совсем не такие. Даже не люди!
— Нет, — твердо ответила я. — Уверена, он согласится поехать с нами без всяких объяснений. Если будет знать, что есть хотя бы один шанс из ста помочь отцу, он поедет.
Спустя десять минут мы припарковались у аккуратного здания отдела милиции поселка Бетта. Около входа спиной к нам стоял уже знакомый мне чистенький, похожий на красну девицу кудрявый сержант. Он что-то дружелюбно говорил лохматой рыжей дворняге, сидевшей возле клумбы. Пес слушал милиционера внимательно, склонив ушастую голову набок.
— И не делай вид, что не понимаешь! — расслышали мы. — Гадить ходи за территорию, чтобы у роз я тебя больше не видел.
Пес признал свою вину и скорбно улегся, положив морду на лапы. В это время Александра деликатно кашлянула, и сержант обернулся.
— Здравствуйте, Полина,— поздоровался он, узнав меня. Внезапно девичьи нежные щеки его порозовели, сравнявшись цветом с розами на клумбе: сержант рассмотрел Александру. Она явно сразила его наповал.
— Алексей Алексеевич у себя? — спросила я.
— Нет. Разве вы не знаете? Он в Москве, дает показания по делу майора Романова… то есть вашего папы, — поправился сержант.
— Больше мне не к кому здесь обратиться, — тихо сказала я Морским.
Сержант расслышал мои слова:
— Обращайтесь ко мне. Я все для вас сделаю. Все!
— А сможешь сегодня вечером в милицейской форме поехать с нами в Геленджик, не задавая лишних вопросов? — обратилась к нему Александра.
Сержант был не в силах смотреть на нее, он лишь покосился в ее сторону карим глазом с длинными загнутыми ресницами:
— Ну конечно!
— А вот если человек решил признаться в преступлении, а ты оказался рядом и согласился выслушать его — это как, считается за явку с повинной? — на всякий случай спросила я.
— Лучше, конечно, у нас... — задумался сержант. — Но если он в письменном виде в моем присутствии все изложит и подпишет, потом, даже если передумает, отпереться ему будет трудно.
Сержанта звали Дмитрием Картошкиным. «Человек с такой фамилией не способен совершить плохого поступка», — заявила ему Александра на прощание, отчего миловидный парень просиял.
До конца рабочего дня оставалось три часа. Я наконец набралась смелости, чтобы поговорить с Семеном. Но он опередил меня:
— Тебе нужно, наверное, предупредить маму, чтобы она не волновалась. Мы отвезем тебя. — Он явно не хотел оставаться со мной наедине. Я тяжело вздохнула, Александра посмотрела на меня сочувственно. В салоне повисла тяжелая пауза, и она взяла разговор в свои руки:
— Уже второй день подряд хочу тебя спросить, Полина: почему ты мне доверилась? — И пояснила, зловеще понизив голос: — Ну, может, для меня вся эта история — очередной контакт!
— Ну и ладно, — спокойно сказала я.
— Как тебе не совестно! — вскричала Александра. — Ей, видите ли, все равно!
— Александра кокетничает, — вмешался в наш разговор Семен. — Контакты ее не интересуют, ей пока не хочется на землю. Но она мечтает услышать, что ты взглянула в ее честные глаза и поверила ей с первой минуты. Ну, или что-нибудь в этом роде…
— Ну да. Я уже двести лет молода, прекрасна, и мне пока это не надоело. Плюс я хочу увидеть будущее лет через двести, когда на Луну будут летать, как к себе на дачу, и у каждого появится свой клон. Я захочу на землю, когда люди станут жить как минимум двести лет, а женщины в сто пятьдесят смогут выглядеть на восемнадцать! Когда я приступлю к контактам, кое-кого, наверное, уже не будет на этой грешной земле, так что опасаться меня нечего, — гордо заявила Александра.
— Я только не могу понять, чем ты так уж отличаешься от людей, — сказала я, и Александра взглянула на меня удивленно. Я пояснила: — Ты очень любопытна — это раз. Обожаешь приключения — это два. И — ты уж не обижайся — любишь похвастаться и пококетничать, как все люди…
— Да, но мне недоступно то, что может испытывать даже… — тут она замешкалась, ища определения, — даже та рыжая глупая дворняга у милиции! Я хочу как и ты — любить! — заявила она и тут же осеклась. — Ой, извини.
По счастью, мы подъехали к моему дому. Я поспешно выскочила из машины и побежала к крыльцу.
Мамы не было. Бабушка сообщила, что она успела переговорить с Алексеем Алексеевичем до его отъезда в Москву, а теперь ушла на работу. Я спросила, что сказал маме Алексей Алексеевич.
— Ничего нового, только то, что верит отцу и все сделает, чтобы вытащить его.
— И как мама? — поинтересовалась я осторожно.
