Это и была улика, недостающее звено в цепочке, и именно этой находки я панически боялась! Если бы мы с мамой хорошенько подумали, то догадались бы, что грабитель мог добраться до коттеджа Жимолость только на машине. В столь поздний час автобусы уже не ходили, и маловероятно, что он пришел пешком — как же он планировал исчезнуть с добычей? Если же он приехал на машине, тогда она должна была стоять где-то поблизости — поскольку, как нам было известно, грабитель, проникнув в коттедж, уже не покидал его. Но в хаосе и сумятице той ночи нам даже в голову не пришло нечто до смешного очевидное.
Мама бросилась вверх по лестнице, заслышав мои истошные крики.
— Что такое? — испуганно воскликнула она, вбегая в спальню, мертвенно-бледная и запыхавшаяся.
Я ничего не сказала. Лишь молча указала на улицу.
Она судорожно вздохнула, когда увидела машину, и выругалась себе под нос. Она стояла позади, обнимая меня за плечи, опираясь подбородком на мою макушку, и я чувствовала, что ее всю трясет.
Пришибленные, мы молча спустились по лестнице и сели завтракать в столовой — никто из нас пока не решался есть на кухне. Я пыталась запихнуть в себя кусочек тоста, мама же вообще не притронулась к еде. Она лишь пила кофе, чашку за чашкой. Черный и очень крепкий. У нее был ужасающий землистый цвет лица, а подбитый глаз приобрел грязно-желтый оттенок.
— Мы не должны поддаваться панике, Шелли. Нам нужно сохранять спокойствие и думать, думать, рассуждать логически, — сказала она.
Но я-то видела, что ей самой нелегко дается это спокойствие: она рассеянно покусывала нижнюю губу и постоянно теребила волосы.
— Нужно все тщательно обдумать, — сказала она, обращаясь скорее к себе, а не ко мне. — Нужно все обдумать.
— Что тут думать? — в отчаянии воскликнула я. — Машина грабителя припаркована прямо возле нашего дома, она привлечет к нам полицию, как горшок меда — пчел! — Меня охватила настоящая паника. — Она приведет их прямо к нам! Я знала, что случится нечто подобное! Я знала! Я знала!
— Успокойся, Шелли. Дай мне подумать. Возможно, это не его машина. Может, кто-то ночью ехал по этой дороге и заглох. Или ее угнали любители покататься на чужих машинах. Мы не знаем, действительно ли она принадлежит ему.
— О, прекрати, мам. Какое странное совпадение, ты не находишь? Она припаркована чуть ли не впритык к нашему дому! Именно в тот угол сада он бежал, когда я… когда я догнала его.
— Но вчера мы ее не видели. Может, вчера ее и не было.
— Мам, вчера мы были не в том состоянии, чтобы обозревать окрестности. К тому же она просматривается только из окна моей спальни, а я вчера и не заходила туда.
Мама угрюмо молчала, как будто все пыталась убедить себя в том, что машина не принадлежит грабителю.
— Мама, мы должны убрать ее! Мы должны избавиться от нее!
Она посмотрела на меня как на сумасшедшую:
— Убрать? Но как?
— Ты разве не помнишь? У него в кармане была связка ключей, сейчас она в одном из мешков наверху. Мы должны отогнать машину подальше от нашего дома и оставить где-нибудь. Мы должны сделать это сейчас же!
— Сейчас мы ничего не можем сделать, Шелли. Нет времени. Мне нужно собираться на работу, и к тому же слишком опасно делать это средь бела дня — вдруг кто-нибудь увидит?
Мне хотелось накричать на нее, схватить за плечи и вытрясти из нее эту нерешительность.
— Мы не можем оставлять ее еще на один день, мама: она перегораживает дорогу. Кто-нибудь обязательно сообщит в полицию. Они приедут сюда. Начнут задавать вопросы!
— Мы не можем сделать это сейчас, Шелли. Слишком рискованно. Подождем, пока стемнеет.
Я начала протестовать, но мама перебила меня:
— Я знаю, это риск — оставлять ее еще на день, но мы вынуждены пойти на это. А теперь мне пора собираться на работу.
Она поднялась так, будто несла на своих плечах тяжесть целого мира. В дверях она остановилась и покорно произнесла:
— Достань ключи из мешка, и, если это его машина, мы отгоним ее, как только я вернусь с работы. К тому времени уже должно стемнеть.
— Хорошо, мам.
— И, Шелли, — добавила она, уже выходя из столовой, — не приближайся к машине до моего приезда.
Весь день я мучилась в агонии, дожидаясь возвращения мамы с работы. Я ни на чем не могла сосредоточиться. Я автоматически выполняла задания Роджера, то и дело поглядывая на часы и недоумевая, почему время тянется так медленно, словно застыло и течет тончайшей струйкой. Пока мы повторяли тему ледниковых отложений и французские неправильные глаголы, мои мысли были заняты исключительно машиной грабителя.
Вот сейчас, в эту минуту, какой-нибудь вездесущий сосед звонит в полицию, чтобы сообщить о неправильно припаркованном автомобиле. Полиция приедет и осмотрит машину. Они проедут по тропинке, которая приведет их к воротам коттеджа Жимолость. Это неизбежно. Ведь машина припаркована прямо у нашего сада. А других домов в округе нет! Они властно постучат в дверь и спросят меня: принадлежит ли эта машина кому-то из членов нашей семьи или же мне что-нибудь известно о ней? Что я тогда скажу? И смогу ли я вообще говорить с ними, не вызывая у них подозрений?
Потом они отбуксируют автомобиль, и мы лишимся своего последнего шанса. Когда Пола Ханнигана объявят в розыск, в полицейских сводках обнаружат, что его машина была найдена возле нашего дома. Разумеется, полиции не составит труда сложить два плюс два. И вполне возможно, что в салоне машины найдутся улики, которые облегчат им задачу, — скажем, наш адрес, записанный на клочке бумаги, карта, на которой отмечен наш коттедж. Если Пол Ханниган уже привлекался за кражи, не нужно быть гением, чтобы догадаться, что он приехал к коттеджу Жимолость с целью ограбления, но с тех пор его больше никто не видел.
Чем больше я думала об этом, тем сильнее нервничала и тем труднее было сосредоточиться. Я чувствовала, что Роджера начинают раздражать моя невнимательность и неправильные ответы, но он молчал. Когда он наконец ушел, я помчалась в свою спальню, чтобы проверить, на месте ли машина, и вздохнула с облегчением, когда разглядела бирюзовую крышу, проступающую сквозь зеленые заросли. Весь обеденный перерыв я так и простояла на коленях на подоконнике, не сводя глаз с этого уродца и думая, думая…
Я думала о маме, которая все утро пыталась убедить себя в том, что это не машина грабителя. Меня так и подмывало выйти на улицу и попробовать открыть ее ключами, чтобы, когда она вернется, с уверенностью сказать ей, что это все-таки его машина, чтобы она перестала хвататься за соломинку. Но я этого не сделала. Я не хотела идти против ее воли и нарушать отданный ею приказ. Это было бы равносильно объявлению войны.
За тот час или около того, что я просидела на подоконнике, ни одна машина или трактор не заехали на эту дорожку, лишь одинокий велосипедист в шутовском облегающем трико. Проезжая, он бросил взгляд на машину, но его больше занимало то, что он пытался достать из заднего кармана, одной рукой управляя велосипедом.
