Когда он придет сюда сегодня, мы убьем его…
Неужели мы были готовы к тому, чтобы заново пережить этот кошмар (кровь, труп, страх)? Неужели всерьез собирались совершить убийство? Потому что иначе это нельзя было назвать. В прошлый раз, с Полом Ханниганом, мы боролись за свою жизнь, мы защищались… теперь же мы готовились к преднамеренному, хладнокровному убийству.
Когда он придет сюда сегодня, мы убьем его…
Но почему мы? Почему мама не берет ответственность на себя, как в тот раз, когда она закапывала труп Пола Ханнигана или отвозила мешки в шахту? Почему она не говорит мне, чтобы я шла наверх и спряталась у себя в комнате, пока все не закончится? Я ведь не должна была находиться рядом с ней в момент убийства. Я не должна была это видеть. Разве не насмотрелась я за свою короткую жизнь? Разве не должна она уберечь меня?
Но чем дольше длилось ее задумчивое молчание, тем очевиднее было то, что она не скажет ничего подобного. Она не собиралась жертвовать собой ради меня. Казалось, она уже приняла решение: какие бы испытания ни выпали на нашу долю, нам предстояло пройти через них вместе.
— Ты действительно серьезно настроена, мама? — прохрипела я вдруг осевшим голосом.
Мама не смотрела на меня. Она потянулась к пистолету и осторожно — словно он мог ее укусить — повернула дуло кончиком пальца, обдумывая мой вопрос. Когда она убрала руку и снова взглянула на меня, пистолет был нацелен в сторону двери. Туда, откуда должен был появиться шантажист.
— Если он пойдет в полицию, для нас это будет конец, — тусклым голосом произнесла она.
Мы снова погрузились в неуютное, тревожное молчание. Как же все это некстати! Я планировала посвятить этот день глобальному потеплению, текстам по французскому, Версальскому договору. Я не могла вот так сразу переключиться на решение проблемы, которую подкинула реальная жизнь. У меня просто не было сил, чтобы покорить эту вершину. Только не сегодня, не сейчас, для меня это слишком. Я хотела вернуться к четким и решаемым задачам, которые ставились в моих учебниках.
— Но убить его? По-настоящему убить его, мама?
— Это цугцванг, — горько улыбнулась она.
— Что такое цуг…? — Я даже не запомнила слово целиком.
— Цугцванг. Это из шахмат. Положение, в котором каждый твой следующий ход оказывается невыгодным для тебя.
Я задумалась. Она была абсолютно права. Что бы мы ни решили — сдаться полиции, отдать деньги шантажисту или убить его, — мы были обречены на страдания. Все варианты были одинаково плохи. Но мы должны были что-то делать. Ход был наш.
— Мы уже по уши увязли, Шелли, — сказала мама. — Мы слишком далеко зашли, и обратного пути нет. Сдаться — это так же страшно, как (она явно не хотела произносить слово «убить»)… идти вперед.
Мы уже по уши увязли. Ее слова напомнили мне кое-что другое. Цитату из «Макбета», которую я выучила на днях. Я попыталась вспомнить, как она звучит:
…Я в кровь
Так далеко зашел, что повернуть
Уже не легче, чем продолжить путь…
[5]
Стоило мне вспомнить, в каком контексте звучат эти слова, как я расстроилась еще больше. Их произнес Макбет перед тем, как отдать приказ об убийстве жены и ребенка Макдуфа. Перед тем, как совершить свое худшее злодеяние.
— Ты бы пошла к себе, оделась, — сказала мама, нежно тронув меня за локоть. — Он может явиться в любую минуту.
— Хорошо, — вздохнула я, — но, когда я спущусь, мы снова все тщательно обсудим. На горячую голову такие дела не делаются, мы должны еще раз все обдумать, обговорить. Может, это вовсе не цугцванг. Может, есть еще какие-то варианты, до которых мы пока не додумались.
Я отодвинула стул и привстала, когда вдруг услышала шум за окном.
Я оцепенела. Мама уже порывалась спросить меня, что случилось, но я резким движением зажала ей рот рукой. Она все поняла и повернула голову, прислушиваясь; тонкие жилы на ее шее натянулись как струны. «Он не может прийти сейчас, — думала я, — это совершенно невозможно! Мы еще не готовы к встрече с ним! Я не одета! Мы не решили, что будем делать! Прошу тебя, Господи, пусть все это окажется сном!»
Но хруст гравия, скрип неисправных тормозов, затрудненное дыхание изношенного двигателя — все это не было игрой моего воображения. К дому действительно подъехала машина.
Мама тоже это услышала, и ее глаза расширились от страха — нездоровая желтая склера, исписанная красным граффити лопнувших капилляров.
— Это он! — прошептала она, и ее шепот прозвучал громче крика. — Он уже здесь!
37
— Что будем ДЕЛАТЬ, мама? — вскрикнула я, но она уже была на ногах.
Схватив со стола пистолет, она поспешно спрятала его в карман-кенгуру.
Она резко повернулась ко мне, приблизив свое лицо почти вплотную, и крепко взяла меня за запястье:
— Предоставь все мне, Шелли! Ничего не делай, ничего не говори! Я сама буду вести разговор!
Прибытие шантажиста преобразило ее. Она разом собралась, превратившись в сгусток энергии. От ее прежней усталости и апатии не осталось и следа. Она раздраженно откинула со лба прядь волос и решительным шагом прошла в гостиную. Я неуклюже поднялась со стула и покорно последовала за ней.
В столовой и гостиной было не так светло, как на кухне, солнце сюда заглядывало лишь после полудня. Камин, пианино, кресла и диван казались темными, монотонными, траурными; моим глазам не сразу удалось привыкнуть к полумраку. Мама стояла лицом к окну, и я различала лишь ее силуэт. Я вдруг почувствовала острую необходимость быть рядом с ней в момент надвигающейся опасности и направилась к ней робкой и неуверенной походкой малыша, который делает первые шаги.
Хруст гравия, скрип тормозов были слышны все отчетливее, и вот уже в поле зрения показалась машина.
Я словно приросла к полу, не в силах осмыслить то, что вижу, отказываясь верить своим глазам. Физическая невозможность этого явления почти убедила меня в том, что все это происходит не наяву, а я снова корчусь в тисках очередного кошмарного сна.
Побитый автомобиль бирюзового цвета, тот самый, от которого мы избавились несколько недель тому назад, бросив его на автостоянке у «Фармерз Харвест» — автомобиль Пола Ханнигана, — медленно тормозил позади нашего «форда-эскорт».
Пол как будто качнулся подо мной, и мне пришлось выставить одну ногу вперед, чтобы не упасть, как делают гимнасты при неудачном приземлении. Это был абсурд! Такого просто не могло быть! Мы же избавились от машины! Пол Ханниган был мертв! Как, черт возьми, его автомобиль нашел дорогу обратно, в коттедж Жимолость? Как смог найти дорогу к нам?
