– Ну подумай сам. Я тебе говорил, мое здоровье связано
именно с таким телом – это раз. Два: мое отличие действует на девушек как
дурман. Не смейся! Я совершенно уверен, что в человеческом обличье мне пришлось
бы здорово набегаться, прежде чем я нашел бы такую, например, Венимиру, весьма,
скажу тебе, красивую девицу. Думаю, такой парень, каким я изображен на
портрете, ее бы не заинтересовал. И, в-третьих, безопасность. У папули были
враги, некоторым удалось выжить. У тех, кого отправила в мир иной дружина под
моим печальным командованием, остались родственники. В подвалах – золото. Если
б не ужас, который я внушаю, кто-нибудь да явился бы за ним. Например, кметы с
вилами.
– Похоже, ты уверен, – бросил Геральт, поигрывая
пустым кубком, – что в теперешнем своем виде никого не обидел. Ни одного
отца, ни одной дочки. Ни одного родственника или жениха дочки. А, Нивеллен?
– Успокойся, Геральт, – буркнуло чудище. – О
чем ты говоришь? Отцы чуть не обмочились от радости, увидев мою щедрость. А
дочки? Ты бы посмотрел на них, когда они приходили в драных платьях, с лапками,
изъеденными щелоком от стирки, спины сутулые от постоянного перетаскивания
лоханей. На плечах и бедрах у Примулы еще после двух недель пребывания у меня
не прошли следы от ремня, которым потчевал ее папочка-рыцарь. А у меня они
ходили графинюшками: самое тяжелое, что в ручки брали, так это веер; понятия не
имели, где здесь кухня. Я их наряжал и увешивал цацками. Своим волшебством
нагревал по их желанию воду для жестяной ванны, которую папуля еще для мамы
увел из Ассенгарда. Представляешь себе? Жестяная ванна?! Редко у какого графа,
да что там, короля есть жестяная ванна! Для них, Геральт, это был сказочный
дом. А что до постели… Зараза, невинность в наши дни встречается реже, чем
горный дракон. Ни одной я не принуждал, Геральт.
– Но ты подозревал, что кто-то мне за тебя заплатит. И
кто бы это мог быть?
– Какой-нибудь стервец, которому покоя не дают те
крохи, что остались в моих подвалах, а дочек ему боги не дали, –
выразительно произнес Нивеллен. – Человеческая жадность не знает предела.
– И больше никто?
– И больше никто.
Они помолчали, глядя на нервно подрагивающие язычки пламени
свечей.
– Нивеллен, – вдруг сказал ведьмак. – Сейчас
ты один?
– Ведьмак, – не сразу ответил уродец, – я
думаю, мне определенно следует покрыть тебя не самыми приличными словами, взять
за шиворот и спустить с лестницы. И знаешь за что? За то, что ты считаешь меня
придурком. Я давно вижу, как ты прислушиваешься, как зыркаешь на дверь. Ты
прекрасно знаешь, что я живу не один. Верно?
– Верно. Прости.
– Что мне твои извинения. Ты ее видел?
– Да. В лесу, неподалеку от ворот. В этом причина того,
что купцы с дочками с некоторых пор уезжают от тебя несолоно хлебавши?
– Стало быть, ты и об этом знал? Да, причина в этом.
– Позволь спросить…
– Не позволю.
Опять помолчали.
– Что ж, воля твоя, – наконец сказал ведьмак,
вставая. – Благодарю за хлеб-соль, хозяин. Мне пора.
– И верно. – Нивеллен тоже встал. – По
известным причинам я не могу предложить тебе ночлег у себя, а останавливаться в
здешних лесах не советую. После того, как округа опустела, тут по ночам
неладно. Тебе следует вернуться на тракт засветло.
– Учту, Нивеллен. А ты уверен, что не нуждаешься в моей
помощи?
Чудище искоса глянуло на него.
– А ты уверен, что можешь мне помочь? Сумеешь
освободить от этого?
– Я имел в виду не только это.
– Ты не ответил на вопрос. Хорошо… Пожалуй, ответил. Не
сумеешь.
Геральт посмотрел ему прямо в глаза.
– Не повезло вам тогда, – сказал он. – Из
всех храмов в Гелиболе и Долине Ниммар вы выбрали аккурат храм Корам Агх Тэра,
Львиноголового Паука. Чтобы снять заклятие, брошенное жрицей Корам Агх Тэра,
требуются знания и способности, которых у меня нет.
– А у кого есть?
– Так это тебя все-таки интересует? Ты же сказал, будто
тебе сейчас хорошо.
– Сейчас, да. А потом… Боюсь…
– Чего?
Уродец остановился в дверях комнаты, обернулся.
– Я сыт по горло твоими вопросами, ведьмак. Ты только и
знаешь, что спрашиваешь, вместо того чтобы отвечать. Похоже, тебя надо
спрашивать по-другому. Слушай, меня уже некоторое время… Ну, я вижу дурные сны.
Может, точнее было бы сказать «чудовищные». Как думаешь, только коротко, я
напрасно чего-то боюсь?
– А проснувшись, ты никогда не замечал, что у тебя
грязные ноги? Не находил иголок в постели?
– Нет.
– А…
– Нет. Пожалуйста, короче.
– Правильно делаешь, что боишься.
– С этим можно управиться? Пожалуйста, короче.
– Нет.
– Наконец-то. Пошли, я тебя провожу.
Во дворе, пока Геральт поправлял вьюки, Нивеллен погладил
кобылу по ноздрям, похлопал по шее. Плотвичка, радуясь ласке, наклонила голову.
– Любят меня зверушки, – похвалился
Нивеллен. – Да и я их люблю. Моя кошка Обжорочка, хоть и сбежала вначале,
потом все же вернулась. Долгое время это было единственное живое существо, моя
спутница недоли. Вереена тоже…
Он осекся, скривил морду.
– Тоже любит кошек? – усмехнулся Геральт.
– Птиц, – ощерился Нивеллен. – Проговорился,
язви его. А, да что там. Это никакая не новая купеческая дочка, Геральт, и не
очередная попытка найти крупицу истины в старых небылицах. Это нечто
посерьезнее. Мы любим друг друга. Если засмеешься, получишь по мордасам.
Геральт не засмеялся.
– Твоя Вереена, – сказал он, – скорее всего
русалка. Знаешь?
– Подозреваю. Худенькая. Черненькая. Говорит редко, на
языке, которого я не знаю. Не ест человеческую пищу. Целыми днями пропадает в
лесу, потом возвращается. Это типично?
– Более-менее, – ведьмак затянул подпругу. –
Ты, верно, думаешь, что она не вернулась бы, если б ты стал человеком?
– Уверен. Знаешь, как русалки избегают людей. Мало кто
видел русалку вблизи. А я и Вереена… Эх, язви ее… Ну, бывай, Геральт.
– Бывай, Нивеллен.
