– А меня, если вылью на тебя эту рыбью похлебку,
вызовешь? – захохотал голый по пояс.
– Спокойно, Десятка, – сказал Ногорн. – Раз
он сказал нет, значит, нет. Пока. Ну, брат, говори, што хочешь сказать, и
выматывайся. Имеешь возможность выйти сам. Если не воспользуешься, тебя вынесут
половые.
– Тебе мне сказать нечего. Хочу увидеться с
Сорокопуткой. С Ренфри.
– Слышали, парни? – Ногорн взглянул на
дружков. – Он хочет видеться с Ренфри. А зачем, братец, позволь узнать?
– Не позволю.
Ногорн поднял голову и глянул на близнецов, те тут же
сделали шаг вперед, бренча серебряными застежками высоких ботинок.
– Знаю, – вдруг сказал тот, с косой. –
Вспомнил, где я его видел!
– Чего ты там бормочешь, Тавик?
– Перед домом войта. Он привез какого-то дракона на
продажу, этакую помесь паука с крокодилом. Люди болтали, будто он ведьмак.
– Что такое ведьмак? – спросил голый,
Десятка. – Э? Киврил?
– Наемный колдун, – сказал полуэльф. –
Фокусник. Фокусы кажет за горсть сребреников. Я же сказал – шутка природы.
Оскорбление человеческих и божеских законов. Таких надобно сжигать.
– Мы не очень обожаем колдунов, – проскрипел
Тавик, не отрывая от Геральта взгляда прищуренных глаз. – Чтой-то мне
сдается, Киврил, что в тутошней дыре у нас будет работы поболее, чем думалось.
Их здесь не один, а ведомо, они держатся разом.
– Свояк свояка видит издалека, – зловеще
усмехнулся полукровка. – И как только земля таких носит? Кто вас плодит,
уродцев?
– Будь добр, повежливее, – спокойно сказал
Геральт. – Твоя матушка, как вижу, достаточно часто бродила по лесу в
одиночку, так что у тебя есть причина призадуматься над собственным
происхождением.
– Возможно, – ответил полуэльф, не переставая
усмехаться. – Но я, по крайней мере, знал свою мать. А вот ты, ведьмак, не
можешь этим похвалиться.
Геральт чуточку побледнел и стиснул зубы. Ногорн, заметивший
это, громко рассмеялся.
– Ну, братец, уж такого-то оскорбления ты не можешь
спустить. Кажется, за спиной у тебя меч торчит? Ну так как? Выйдете с Киврилом
во двор? Вечер – скукотища.
Ведьмак не ответил.
– Засранный трус, – фыркнул Тавик.
– Он вроде што-то говорил о матери Киврила? –
спокойно продолжал Ногорн, опершись подбородком на сплетенные пальцы. –
Што-то страшно оскорбительное, если я верно понял. Мол, распутничала или как-то
так. Эй, Десятка, неужто ты сможешь слушать, как какой-то бродяга оскорбляет
матушку твоего друга? Матушка, мать ее так, дело святое!
Десятка охотно поднялся, отстегнул меч, кинул на стол.
Выпятил грудь, поправил ощетинившиеся серебряными шипами щитки на предплечьях,
сплюнул и сделал шаг вперед.
– Если ты сумлеваешься, – сказал Ногорн, –
поясню: Десятка вызывает тебя на кулашный бой. Я сказал, што тебя отседова
вынесут. Освободите-ка место.
Десятка приблизился, поднимая кулаки. Геральт положил руку
на рукоять меча.
– Осторожнее, – сказал он. – Еще шаг – и тебе
придется искать свою руку на полу.
Ногорн и Тавик вскочили, хватаясь за мечи. Молчаливые
близнецы вытянули свои. Десятка попятился. Не пошевелился лишь Киврил.
– Что здесь происходит, черт побери! Нельзя на минуту
одних оставить?
Геральт очень медленно обернулся и встретился взглядом с
глазами цвета морской волны.
Она была почти одного с ним роста. Соломенные волосы были
подстрижены неровно, немного ниже ушей. Она стояла, опираясь одной рукой о
дверь, в облегающем бархатном кафтанчике, перетянутом нарядным поясом. Юбка
была неровной, асимметричной – с левой стороны доходила до лодыжки, а с правой
приоткрывала крепкое бедро над голенищем высокого сапога из лосиной кожи. На
левом боку висел меч, на правом – кинжал с большим рубином в оголовье.
– Онемели?
– Это ведьмак, – буркнул Ногорн.
– Ну и что?
– Он хотел говорить с тобой.
– Ну и что?
– Это колдун, – прогудел Десятка.
– Спокойно, парни, – сказала девушка. – Он
хочет со мной говорить, это не преступление. Продолжайте свои дела. И без
скандалов. Завтра торговый день. Думаю, вы не хотите, чтобы ваши фокусы
испортили ярмарку – столь важное событие в жизни этого милого городка?
В наступившей тишине послышался тихий противный смешок.
Смеялся Киврил, все еще небрежно развалившийся на лавке.
– Да ну тебя, Ренфри, – выдавил метис. –
Важное… событие!
– Заткнись, Киврил! Немедленно.
Киврил перестал смеяться. Немедленно. Геральт не удивился. В
голосе Ренфри прозвучало нечто очень странное. Нечто такое, что ассоциировалось
с красным отблеском пожара на клинках, стонами убиваемых, ржанием коней и
запахом крови. Видимо, у остальных тоже возникли подобные ассоциации, потому
что бледность покрыла даже загорелую харю Тавика.
– Ну, белоголовый, – прервала тишину
Ренфри. – Выйдем в большую залу, присоединимся к войту, с которым ты сюда
пришел. Он, верно, тоже хочет со мной потолковать.
Кальдемейн, ожидавший у стойки, увидев их, прервал тихую
беседу с трактирщиком, выпрямился, скрестил руки на груди.
– Послушайте, мазель, – твердо сказал он, не тратя
времени на обмен ненужными учтивостями. – Я знаю от этого вот ведьмака из
Ривии, что привело вас в Блавикен. Похоже, вы в обиде на нашего колдуна.
– Возможно. Ну и что? – тихо спросила Ренфри, тоже
не очень-то учтиво.
– А то, что на такие обиды есть городские или
кастелянские суды. Кто у нас, на Лукоморье, собирается мстить за обиду железом,
тот считается самым обыкновенным разбойником. А еще то, что либо завтра поутру
вы вымететесь из Блавикена вместе со своей черной компашкой, либо я вас упрячу
в яму, пре… как это называется, Геральт?
– Превентивно.
– Именно. Вы поняли, мазель?
Ренфри сунула руку в мешочек на поясе, достала сложенный в
несколько раз пергамент.
– Прочтите, войт, если грамотный. И больше не называйте
меня мазелью.
Кальдемейн взял пергамент, читал долго, потом молча подал
Геральту.
