Лилле не ответила.
– Я задал тебе вопрос, девушка. Не бойся, от разговора
со мной не запаршивеешь.
– Не выспрашивайте ни о чем, – бросил Крапивка с
беспокойством в голосе. – Лилле… Она… Странная. Не ответит, не заставляйте
ее.
Геральт не отрывал от Лилле глаз, а Лилле по-прежнему
глядела на него. По спине у Геральта пробежали мурашки, выползли на шею.
– Почему вы не пошли на дьявола с дрекольем и
вилами? – повысил он голос. – Почему не расставили западни? Если б вы
только захотели, его козлиная башка уже торчала бы на шесте в качестве пугала
от ворон. Меня предупредили, чтобы я не пытался его убить. Почему? Ты запретила
им, верно, Лилле?
Дхун поднялся с лавки. Головой чуть не задев потолок.
– Выдь, девка, – буркнул он. – Забирай бабку
и выдь отседова.
– Кто она? – проговорил Геральт, когда за бабкой и
Лилле захлопнулась дверь. – Кто эта девочка, Дхун? Почему пользуется у вас
большим уважением, нежели эта чертова книга?
– Не ваше дело, – глянул на него Дхун, и в его
взгляде не было дружелюбия. – Умных девушек у себя в городах преследуете,
на кострах спаляете. У нас этого не было и не будет.
– Вы меня не поняли, – холодно сказал ведьмак.
– И не стараюсь, – проворчал Дхун.
– Я это заметил, – процедил Геральт, тоже не шибко
сердечно. – Но одну основную вещь извольте понять, уважаемый Дхун. Нас
по-прежнему не связывает никакой договор, я по-прежнему не обязан вам ничем. У
вас нет оснований полагать, будто вы прикупили себе ведьмака, который за
серебряный грош или полтора сделает то, чего вы сделать не умеете. Или не
хотите. Или… не можете. Так вот, уважаемый Дхун, вы еще не купили ведьмака, и
не думаю, чтобы это вам удалось. При вашем-то нежелании что-либо понимать.
Дхун молчал, исподлобья глядя на Геральта. Крапивка
кашлянул, повертелся на лавке, возя лаптями по глинобитному полу, потом вдруг
выпрямился.
– Милсдарь ведьмак, – сказал он. – Не
серчайте. Скажем, что и как. А, Дхун?
Посадский солтыс согласно кивнул.
– Когда мы сюда ехали, – начал Крапивка, – вы
видели, как тут все растет, какие тут всходы. Другой раз такое вымахает, о чем
где в другом месте и мечтать трудно. Даже невозможно. Ну вот. Поскольку у нас саженцы,
да и зерно – штука преотличная, мы и дань этим платим, и продаем, и обмениваем…
– Что тут общего с чертом?
– А есть общее, есть. Чертяка раньше вроде бы пакостил
и разные штучки подстраивал, а тут вдруг начал зерно воровать понемногу. Тогда
мы ему стали класть помалу на камень в конопле, думали, нажрется и отстанет. Ан
нет, продолжал красть. А когда мы от него запасы прятать начали по складам да
сараям, на три замка запираемым, то он все равно как взбесился, рычал, блеял,
«ук-ук» кричал, а уж коли он укукать начинает, то лучше ноги в руки. Грозился,
мол…
– …трахать начнет, – вставил Лютик с добродушной
ухмылкой.
– И это тоже, – поддакнул Крапивка. – Да и о
красном петухе напоминал. Долго говорить, – когда не смог больше красть,
потребовал дани. Велел себе зерно и другое добро мешками целыми носить. Тогда
мы обозлились и всем сходом решили ему хвостатую задницу отбить. Но…
Крапивка кашлянул, опустил голову.
– Нечего кружить-то, – неожиданно проговорил
Дхун. – Неверно мы государя ведьмака оценили. Валяй все как есть,
Крапивка.
– Бабка запретила дьявола бить, – быстро
проговорил Крапивка, – но мы-то знаем, что это Лилле, потому как бабка…
Бабка только то болтает, что ей Лилле велит. А мы… Сами видите, милсдарь
ведьмак, мы слушаемся.
– Заметил, – поморщился Геральт. – Бабка
может только бородой трясти и бормотать текст, которого и сама не понимает. А
на девчонку вы глазеете, как на статую богини, раскрыв рты, не глядите ей в
глаза, но пытаетесь угадывать ее желания. А ее желания – для вас приказы. Кто
она, эта ваша Лилле?
– Так вы же отгадали, милсдарь. Вещунья. Ну, Мудрая,
значит. Только не говорите об этом никому. Просим. Ежели до князя дойдет или,
не приведите боги, до наместника…
– Не бойтесь, – серьезно сказал Геральт. –
Знаю, в чем дело, и вас не выдам.
Встречающиеся по деревням странные женщины и девушки,
которых жители называли вещуньями или Мудрыми, не пользовались особой симпатией
у вельмож, собиравших дань и тянувших жилы из селян. Кметы всегда обращались за
советом к вещуньям, почти по любому вопросу. Верили им слепо и безгранично.
Принимаемые на основе таких советов решения зачастую полностью противоречили
политике хозяев и владык. Геральт слышал о совершенно радикальных и непонятных
случаях – об уничтожении племенных стад, прекращении сева либо уборки и даже о
переселении целых деревень. Владыки преследовали «суеверия», зачастую не
выбирая средств. Поэтому крестьяне очень быстро научились скрывать Мудрых. Но
слушаться их не перестали. Потому что одно, как подсказывал опыт, не подлежало
сомнению – по крупному счету всегда оказывалось, что Мудрые правы.
– Лилле не позволила нам убить дьявола, –
продолжал Крапивка. – Велела сделать так, как указывает книга. Вы уже
знаете – не получилось. Уже были неприятности с сеньором. Когда мы отдали зерна
меньше, чем положено, он разорался, кричал, что разделается с нами. О
дьяволе-то мы ему ни-ни, потому как сеньор строг ужасть, как и в шутках
ничегошеньки не смыслит. И тут вы объявились. Мы спрашивали Лилле, можно ли
вас… нанять?
– И что?
– Через бабку сказала, что сначала ей надо на вас
взглянуть.
– И взглянула.
– Ага. И признала вас, мы это знаем, умеем понять, что
Лилле признает, а чего нет.
– Она не произнесла ни слова.
– Она ни с кем, окромя бабки, словом не обмолвится. Но
если б вас не признала – в хату б не вошла ни за что.
– Хм… – задумался Геральт. – Интересно.
Вещунья, которая, вместо того чтобы вещать, молчит. Откуда она взялась?
– Не знаем, милсдарь ведьмак, – буркнул
Дхун. – Но с бабкой, как твердят старики, тожить так было. Предыдущая
бабка тожить приласкала неразговорчивую девку, такую, што явилась неведомо
откель. А та девка – то как раз наша теперешняя бабка. Дед мой говаривал: мол,
бабка таким манером возрождается. Совсем вроде как месяц на небе возрождается и
всякий раз становится новый. Не смейтесь…
