– И верно, бессмысленный разговор. – Филавандрель
встал. – Сожалею, но мы вынуждены вас убить. Месть тут ни при чем, это
чисто практическое решение. Торкве продолжит выполнять свою задачу, и никто не
должен подозревать, для кого он это делает. Мы не в состоянии воевать с вами, а
на торговле и обмене провести себя не дадим. Мы не настолько наивны, чтобы не
знать, чьим авангардом являются ваши купцы. Кто за ними идет. И какого рода
сосуществование приносит.
– Слушай, эльф, – тихо проговорил молчавший до сих
пор поэт. – У меня есть друзья. Люди, которые дадут за нас выкуп. Если
хочешь, то и пищей. В любом виде. Подумай об этом. Ведь уворованные семена вас
не спасут…
– Их уже ничто не спасет, – прервал его
Геральт. – Не пресмыкайся перед ними, Лютик, не клянчи. Это бессмысленно и
достойно сожаления.
– Для того, кто живет кратко, – усмехнулся
Филавандрель, но улыбка получилась вымученной, – ты проявляешь
поразительное презрение к смерти, человек.
– Двум смертям не бывать, одной не миновать, –
спокойно сказал ведьмак. – Философия в самый раз для вши, верно? А твое
долголетие? Жаль мне тебя, Филавандрель.
– Это почему же? – поднял брови эльф.
– Вы жалостно смешны со своими уворованными мешочками
семян на вьючных лошадях, с горсткой зерна, с теми крохами, за счет которых
намерены выжить. И с вашей миссией, которая служит только тому, чтобы отвлечь
ваши мысли от близкой гибели. Ведь ты-то знаешь, что это уже конец. Ничто не
взойдет и не уродится на плоскогорьях, ничто вас уже не спасет. Но вы –
долговечны, вы будете жить долго, очень долго в собственноручно и высокомерно
избранной изоляции, слабеющие, малочисленные, все более озлобленные. И ты
знаешь, что произойдет, Филавандрель. Знаешь, что тогда отчаявшиеся юнцы с
глазами столетних старцев и отцветшие, бездетные и больные, как Торувьель,
девушки поведут в долины тех, кто еще сможет удержать в руках меч и лук. Вы
спуститесь в цветущие долины навстречу смерти, желая умереть достойно, в бою, а
не в постелях, на которые повалят вас анемия, туберкулез и цинга. И тогда,
долгожитель Aen Seidhe, ты вспомнишь обо мне. Вспомнишь, что мне было тебя
жаль. И поймешь, что я был прав.
– Время покажет, кто был прав, – тихо проговорил
эльф. – И в этом преимущество долголетия. У меня есть возможность
убедиться лично. Хотя бы благодаря украденным горстям зерна. У тебя такой
возможности не будет. Сейчас ты умрешь.
– Пощади хотя бы его. – Геральт указал на Лютика
движением головы. – Нет, не из патетического милосердия, а из соображений
разума. Обо мне никто не вспомнит, но за него захотят отомстить.
– Ты неверно оцениваешь мой разум, – сказал
эльф. – Если он выживет благодаря тебе, он, несомненно, почувствует себя
обязанным отомстить за тебя.
– И не сомневайся! – взревел Лютик, бледный как
смерть. – Можешь быть уверен, сукин сын! Убей меня тоже, потому что,
клянусь, в противном случае я подниму против тебя весь мир. Ты увидишь, на что
годны вши из тулупа! Мы перебьем вас, даже если для этого придется сровнять с
землей ваши горы! Можешь быть уверен!
– Ну и глуп же ты, Лютик! – вздохнул ведьмак.
– Двум смертям не бывать, одной не миновать, –
гордо сказал поэт, причем эффект несколько подпортили стучавшие, как
кастаньеты, зубы.
– Это решает дело. – Филавандрель вынул перчатки
из-за пояса и натянул их. – Пора кончать этот досадный эпизод.
По его краткому приказу эльфы с луками выстроились напротив.
Сделали они это быстро: явно уже давно ожидали приказа. Один, как заметил
ведьмак, все еще жевал репу. Торувьель, у которой рот и нос были крест-накрест
закрыты полосками ткани и берестой, встала рядом с лучниками. Но без лука.
– Завязать вам глаза? – спросил Филавандрель.
– Отойди, – буркнул ведьмак. – Иди ты в…
– A d'yeabl aep arse, – докончил Лютик, стуча
зубами.
– Э, нет! – вдруг заблеял дьявол, подбегая и
заслоняя собою осужденных. – У вас что, разум отбило? Филавандрель! Мы так
не уговаривались! Ты должен был вывезти их в горы, подержать где-нибудь в
пещерах, пока мы не закончим здесь…
– Торкве, – сказал эльф, – не могу. Я не могу
рисковать. Ты же видел, что он, связанный, сделал с Торувьелью? Я не могу
рисковать.
– Мне плевать, что ты можешь, а чего нет! Что вы
вообразили? Думаете, я позволю вам совершить убийство? Здесь, на моей земле?
Здесь, рядом с моим поселком? Вы, проклятые дурни! Выматывайтесь отседова
вместе со своими луками, иначе на рога подниму, ук, ук!!!
– Торкве, – Филавандрель вытер руки о пояс, –
то, что мы собираемся сделать, – необходимость.
– Duwelsheyss, а не необходимость!
– Отойди в сторону, Торкве!
Козерог потряс ушами, заблеял еще громче, вытаращил глаза и
согнул локоть популярным у краснолюдов оскорбительным жестом.
– Никого вы тут убивать не станете! Садитесь на коней и
выбирайтесь в горы, за перевалы! В противном случае вам придется убить и меня!
– Ну рассуди, – медленно проговорил беловолосый
эльф. – Если мы оставим их в живых, люди узнают о тебе, о том, что ты
делаешь. Они поймают тебя и замучают. Ты их знаешь.
– Знаю, – буркнул дьявол, все еще заслоняя собою
Геральта и Лютика. – Получается, что мне они известны лучше, чем вам! И не
знаю, честное слово, кого следует держаться. Жалею, что сошелся с вами,
Филавандрель!
– Ты сам этого хотел, – холодно сказал эльф,
подавая знак лучникам. – Ты сам хотел, Торкве.
Эльфы вытянули стрелы из колчанов.
– Отойди, Торкве, – сказал Геральт, стискивая
зубы. – Это бессмысленно. Отойди в сторону.
Дьявол, не двигаясь, показал ему краснолюдский же жест.
– Я слышу музыку… – неожиданно заплакал Лютик.
– Это бывает, – сказал ведьмак, глядя на
наконечники стрел. – Не бери в голову. Не стыдно поглупеть от страха.
Лицо Филавандреля изменилось, собралось в странную гримасу.
Беловолосый сеидхе резко повернулся, что-то крикнул лучникам, кратко,
отрывисто. Те опустили оружие.
На поляну вышла Лилле.
