– По край времен! – пропел трубадур и забренчал на
лютне. Торкве присоединился высокой трелью на своей тростниковой
пищалке. – Благодарю тебя, Дева Полей! За урожай, за цветы и Дол Блатанна
и за шкуру нижеподписавшегося, в смысле – вышепропевшего, которую ты спасла от
стрел. Знаете, что я вам скажу?
Он перестал играть, обнял лютню, словно ребенка, и
посмурнел.
– Пожалуй, не стану я упоминать в балладе ни эльфов, ни
трудности, с которыми им приходится бороться. А то еще найдутся охотники до
гор… Зачем ускорять…
Трубадур замолчал.
– Докончи, – горько сказал Торкве. – Ты хотел
сказать: ускорять то, что неизбежно. Неизбежно.
– Не будем об этом, – прервал Геральт. –
Зачем? Слова не нужны. Берите пример с Лилле.
– Она разговаривала с эльфом телепатически, –
буркнул бард. – Я чувствовал. Правда, Геральт? Ты ведь воспринимаешь такую
связь. Ты понял, о чем… Что она передавала эльфам?
– Кое-что.
– О чем она говорила?
– О надежде. О том, что все обновляется и не перестает
обновляться.
– И всего-то?
– Этого было достаточно.
– Хм… Геральт? Лилле живет в деревне, среди людей. Не
думаешь ли ты, что…
– Что так и останется среди них? Здесь, в Долине
Блатанна? Возможно. Если…
– Если что?
– Если люди окажутся того достойны. Если край света
останется краем света. Если мы будем уважать границу. Ну, довольно болтать,
парни. Спать пора.
– Верно. Полночь близко, костер угасает. А я посижу
еще, у меня всегда рифмы лучше подбираются у догорающего костра. А для моей
баллады нужно название. Хорошее название.
– Может, «Край света»?
– Банально, – фыркнул поэт. – Даже если это
действительно край, надобно его назвать иначе. Метафорически. Полагаю, ты
знаешь, что такое метафора, Геральт? Хм… Надо подумать… «Там, где…» Черт, о
прости, Торкве, привычка. «Там, где…»
– Спокойной ночи, – сказал дьявол.
Глас рассудка VI
Ведьмак расшнуровал рубаху, отлепил от шеи намокший лен. В
гроте было очень тепло, даже жарко, в воздухе висел тяжелый, влажный пар,
каплями оседавший на омшелых валунах и базальтовых плитах стен.
Кругом были растения. Они тянулись из выдолбленных в
основании, заполненных торфом углублений, из огромных ящиков, корыт и горшков.
Взбирались по стенам, деревянным решеткам и шестам. Геральт с любопытством
осматривался, узнавал некоторые редкие экземпляры – те, что входили в состав
ведьмачьих лекарств и эликсиров, магических фильтров и колдовских декоктов. И
те, еще более редкие, о свойствах которых он мог лишь догадываться. Были здесь
и такие, которых он вообще не знал и о которых даже не слышал. Стены грота
покрывали пятна звездолистного донника, из гигантских горшков выпирали плотные
шары пустоглава и побеги усыпанной кроваво-красными ягодами аренарии. Он
узнавал мясистые, с толстыми прожилками листья скороцвета, бордово-желтые овалы
безмера и темные стрелки пилорытки. Видел прильнувший к каменным глыбам
перистый мох ставикрова, поблескивающие шишечки вороньего глаза и тигрино-полосчатые
пластинки мышехвостого ятрышника.
В затененной части грота пузырились серые, словно полевой
булыжник, шапки гриба шибальца. Неподалеку рос пивоград – растение, способное
нейтрализовать любой известный токсин или яд. Торчащие из заглубленных в грунт
ящиков серо-желтые, невзрачные метелочки выдавали зарник – корень с сильными и
универсальными лечебными свойствами.
Середину грота занимали водные растения. Здесь располагались
кадки, полные роголистника и желтоватой ряски, бассейны, покрытые плотным
ковром вглубки – пищи для паразитирующего куркума, стеклянные сосуды, забитые
спутанными стеблями галюциногенного двустрела, стройными темно-зелеными
криптофигиями и клубками ниточников, грязевые, затененные корыта, питомники
бесчисленных видов плесени, простейших болотных растений.
Нэннеке, закатав рукава жреческой одежды, достала из
корзинки ножницы и костяные грабельки и молча принялась за работу. Геральт
присел на скамеечку между столбиками света, падающего сквозь большие
хрустальные плиты в потолке грота.
Жрица мурлыкала себе под нос, ловко погружала руки в гущу
листьев и побегов, быстро щелкала ножницами, заполняя корзинку пучками
растений. Попутно поправляла палочки и рамки, поддерживающие стебли, рыхлила
землю ручкой грабелек. Иногда, раздраженно ворча, вырывала засохшие или
подгнившие стебельки, кидала их в сборник гумуса для пищи грибам и каким-то
незнакомым ведьмаку чешуйчатым и змееподобным растениям. Он даже не был уверен,
что это вообще растения, ему казалось, что поблескивающие корни слабо шевелятся
и тянутся к рукам жрицы волосатыми отростками.
Было тепло. Очень тепло.
– Геральт?
– Слушаю, – он поборол сонливость. Нэннеке,
поигрывая ножницами, глядела на него из-за огромных перистых листьев муходрева.
– Повремени немного. Останься. На несколько дней.
– Не могу, Нэннеке. Мне пора.
– Что тебя так гонит? Наплюй на Эреварда. А этот
бродяга, Лютик, пусть едет один. Оставайся, Геральт.
– Нет, Нэннеке.
Жрица щелкнула ножницами.
– Уж не потому ли ты бежишь из храма, что боишься, как
бы она тебя здесь не нашла?
– Да, – признался он тут же. – Угадала.
– Загадка не из трудных, – проворчала
Нэннеке. – Успокойся, Йеннифэр уже была. Два месяца тому. Так скоро не
вернется. Мы повздорили. Нет, не из-за тебя, о тебе она даже не спрашивала.
– Не спрашивала?
– Вот где у тебя болит, – засмеялась жрица. –
Ты эгоцентрист, как и всякий мужчина. Самое худшее для вас, когда вами не
интересуются, верно? Хуже равнодушия. Не отчаивайся. Я достаточно хорошо знаю
Йеннифэр. Она не спрашивала, но внимательно смотрела, пытаясь отыскать следы
твоего присутствия. А на тебя была страшно зла, я это почувствовала.
– Из-за чего повздорили-то?
– Не все ли равно из-за чего?
– Можешь не говорить. Я и без того знаю.
– Сомневаюсь, – спокойно сказала Нэннеке,
поправляя колышки. – Ты знаешь ее весьма поверхностно. Она тебя, по правде
сказать, тоже. Довольно типично для уз, которые вас связывают или когда-то
связывали. Обоих вас не хватает ни на что, кроме как на чересчур эмоциональную
оценку последствий при одновременном игнорировании причин.
