– Она была здесь, чтобы вылечиться, – сказал он
холодно. – Из-за этого вы и поругались, признайся.
– Мне не в чем признаваться.
Ведьмак встал и застыл под одной из хрустальных плит в
кровле грота.
– Подойди на минутку, Нэннеке. Взгляни на это.
Он развернул потайной кармашек в поясе, извлек маленький
сверточек – миниатюрный мешочек из козьей кожи, высыпал содержимое на ладонь.
– Два бриллианта, рубин, три славных нефрита,
привлекательный агат. – Нэннеке разбиралась во всем. – Сколько отдал?
– Две с половиной тысячи темерских оренов. Плата за
упырицу из Вызимы.
– За располосованную шею, – поморщилась
жрица. – Ну что ж, вопрос цены. Но ты правильно поступил, обратив наличные
в стекляшки. Орен держится слабо, а цены на камни в Вызиме невысоки, слишком
близко от гномовых приисков в Махакаме. Продав камушки в Новиграде, получишь
никак не меньше пятисот новиградских крон, а крона сейчас тянет на шесть с
половиной оренов и постоянно растет в цене.
– Я хочу, чтобы ты это взяла.
– На хранение?
– Нет. Нефриты – для храма, как, скажем, мое
пожертвование богине Мелитэле. Остальные камни… для нее. Для Йеннифэр. Отдай,
когда она навестит тебя, что, вероятно, случится вскоре.
Нэннеке взглянула ему прямо в глаза.
– На твоем месте я бы не стала этого делать. Поверь, ты
ее еще сильнее разозлишь, если такое вообще возможно. Оставь все как есть, ты
уже ничего не можешь ни исправить, ни улучшить. Сбежав от нее, ты вел себя… ну,
скажем, не вполне достойно для зрелого мужчины. Пытаясь загладить вину
драгоценностями, ты себя ведешь как мужчина весьма, весьма перезрелый. Поверь,
я не знаю, какой тип мужчины мне меньше по душе.
– Она слишком властолюбива, – проворчал Геральт,
отвернувшись. – Я не мог этого вынести. Она относилась ко мне, как…
– Перестань, – оборвала Нэннеке. – Не
распускай нюни. Я тебе не мамочка, сколько можно повторять? Твоей поверенной
тоже не намерена быть. Мне безразлично, как она к тебе относилась. А твое к ней
отношение интересует меня еще меньше. Посредничать или же вручать ей эти дурные
камушки я не собираюсь. Если хочешь быть дураком – пожалуйста, но без меня.
– Ты не поняла. Я не собираюсь ублажать ее или
покупать. Просто я ей кое-что должен, а лечение, на которое она рассчитывает,
стоит, кажется, очень дорого. Я хочу ей помочь, вот и все.
– Ты, оказывается, еще больший дурень, чем я
думала. – Нэннеке подняла корзинку. – Дорогое лечение? Помощь?
Геральт, для нее твои камушки – мелочь, не стоящая плевка. Знаешь ли ты,
сколько Йеннифэр может получить за прерывание беременности у светской дамы?
– Это-то я как раз знаю. Как и то, что за лечение
бесплодия она берет еще больше. Жаль, себе не в силах помочь. Поэтому ищет
помощи у других, в том числе и у тебя.
– Ей не поможет никто, это совершенно исключено. Она волшебница.
Как у большинства магичек, у нее атрофированные, совершенно непроизводительные
гонады, и это необратимо. У нее никогда не будет ребенка.
– Не все чародейки в этом смысле ущербны. Я кое-что
знаю об этом. Ты – тоже.
– Верно. – Нэннеке прищурилась. – Знаю.
– Не может быть правилом то, из чего есть исключения.
И, пожалуйста, не надо говорить, что, мол, исключения подтверждают правила.
Лучше расскажи об исключениях из таковых.
– Об исключениях, – холодно ответила
богослужительница, – можно сказать только одно: они есть. Ничего больше. А
Йеннифэр… Ну что ж, к сожалению, она в число исключений не входит. Во всяком
случае, в том роде дефектности, о котором мы говорим. Потому что во всем
остальном трудно найти исключение большее, нежели она.
– Чародеям, – Геральт не обиделся ни на холод, ни
на намеки, – удавалось воскрешать мертвых. Мне известны документально
подтвержденные случаи. А воскрешать мертвых, сдается, потруднее, чем
ликвидировать атрофию желез или органов.
– Скверно тебе сдается. Я не знаю ни одного
задокументированного удачного случая лечения атрофии либо регенерации желез
внутренней секреции. Геральт, хватит, наша беседа начинает походить на
консилиум. Ты в этом не разбираешься, а я разбираюсь. И если говорю, что
Йеннифэр заплатила за приобретение определенных способностей утратой других,
значит, так оно и есть.
– Если это настолько очевидно, то не понимаю, почему
она все пытается…
– Ты вообще страшно мало понимаешь, – прервала
жрица. – Страшно мало. Перестань беспокоиться о недугах Йеннифэр, подумай
о своих. Твой организм тоже подвергли необратимым изменениям. Тебя удивляет
она, а что скажешь о себе самом? Ведь тебе должно быть ясно, что ты никогда не
будешь человеком, а меж тем ты только то и делаешь, что пытаешься быть им. И
совершаешь человеческие ошибки. Ошибки, которые ведьмак совершать не должен.
Геральт прислонился к стене грота, отер пот со лба.
– Не отвечаешь, – заметила Нэннеке,
улыбнувшись. – Неудивительно. Трудно спорить с гласом рассудка. Ты болен,
Геральт. Ты неполноценен. Плохо реагируешь на эликсиры. У тебя ускоренный
пульс, замедленная аккомодация глаз, запаздывающие реакции. У тебя не
получаются самые простые Знаки. И ты намерен выйти на большак? Тебе надо
лечиться. Необходима терапия. Но прежде – транс.
– Так вот зачем ты прислала ко мне Иолю? Ради терапии?
Для облегчения транса?
– Глуп ты, как я погляжу!
– Не настолько.
Нэннеке отвернулась, засунула руку между мясистыми побегами
незнакомых ведьмаку вьющихся растений.
– Ну ладно. Да, я прислала ее к тебе. Ради терапии, как
ты изволил выразиться. И скажу тебе, это получилось. Утром ты реагировал
гораздо лучше. Был спокойнее. Кроме того, Иоля тоже нуждается в терапии. Не
злись.
– Я не злюсь ни на… терапию, ни на Иолю.
– А на глас рассудка, который слышишь?
Геральт не ответил.
– Транс необходим, – повторила Нэннеке, окидывая
взглядом свой пещерный сад. – Иоля готова. Она установила с тобой
физический и психический контакт. Если хочешь уехать, мы сделаем это сегодня
ночью.
– Не хочу. Пойми, Нэннеке, в трансе Иоля может начать
вещать. Пророчествовать, читать будущее.
– Именно это и имеется в виду.
– Вот-вот. А я не хочу знать будущего. Как я стану
после этого делать то, что делаю? Впрочем, я знаю его и без того.
– Ты уверен?
