Медальон завибрировал, что-то сверкнуло, и Геральт
погрузился в черное ничто, в пронизывающий холод. Он ничего не видел, не
слышал, не чувствовал. Холод был тем единственным, что регистрировали органы
чувств.
Он хотел выругаться, но не успел.
Глава 5
– Уже час, как она туда вошла. – Хиреадан
перевернул стоящую на столе клепсидру. – Начинаю волноваться. Неужто с
горлом Лютика все настолько плохо? Как думаешь, не заглянуть ли к ним?
– Она явно не желает этого. – Геральт с трудом
допил кубок с травяным настоем. Он ценил и любил оседлых эльфов за ум, выдержку
и специфическое чувство юмора, но их вкусов, касающихся пищи и напитков, не
понимал и не разделял. – Я бы не стал мешать, Хиреадан. Магия требует
времени. Пусть на это уйдут даже сутки, лишь бы Лютик выздоровел.
– Ну что ж, ты прав.
Из соседнего помещения доносился стук молотков, Эррдиль жил
в заброшенной корчме, которую купил, намереваясь отремонтировать и въехать
вместе с женой, тихой и неразговорчивой эльфкой. Рыцарь Вратимир, который после
совместно проведенной в кордегардии ночи пристал к компании, добровольно
предложил Эррдилю помощь в ремонтных работах. Вместе с супругами он взялся
обновлять панель сразу же, как только прошло замешательство, вызванное
неожиданным и эффектным появлением ведьмака и Йеннифэр, выскочивших из стены в
блеске портала.
– Если честно, – начал Хиреадан, – не думал,
что у тебя так здорово пойдет. Йеннифэр не из тех, кто жаждет оказывать помощь.
Заботы ближних не очень-то ее волнуют и нарушают сон. Короче говоря, не слышал,
чтобы она когда-нибудь кому-нибудь чем-нибудь помогла бескорыстно. Интересно,
ради чего она взялась помогать тебе и Лютику?
– Ты не преувеличиваешь? – усмехнулся
ведьмак. – Она не произвела на меня такого уж скверного впечатления.
Превосходство, верно, любит показывать, но по сравнению с другими колдунами, со
всей их наглой сворой, она прямо-таки ходячее обаяние и доброжелательность.
Хиреадан улыбнулся.
– Твои слова звучат так, – сказал он, –
словно ты считаешь, будто скорпион красивее паука потому, что у него такой
прелестный хвостик. Будь внимателен, Геральт. Ты не первый, кто так о ней
думает, не зная, что из своей красоты и доброжелательности она сделала оружие.
Оружие, которым пользуется весьма ловко и беспринципно. Что, разумеется, отнюдь
не умаляет того факта, что она на удивление красивая женщина. Думаю, не возражаешь?
Геральт быстро взглянул на эльфа. Ему уже второй раз
показалось, что он замечает на лице Хиреадана след румянца. Это удивило его не
меньше, чем слова. Чистокровные эльфы обычно не восхищаются женщинами людей.
Даже очень красивыми. Йеннифэр же, хоть на свой манер и привлекательная,
красавицей считаться не могла.
Вкусы вкусами, но в действительности мало кто называл
колдуний «красавицами». В конце концов, все они происходили из тех общественных
слоев, в которых Предназначением дочерей было исключительно замужество. Кто
подумает осуждать дочь на годы кропотливой учебы и пытку соматическими
изменениями, если ее можно просто удачно выдать замуж? Кому захочется иметь в
родне колдунью? Несмотря на уважение, которым пользовались магики, родители
чародеек не получали никакой выгоды, потому что к тому времени, когда девушка
завершала учебу, ее переставало что-либо связывать с семьей, в расчет шло
только братство таких же, как она. Поэтому чародейками становились, как
правило, дочери с нулевыми шансами на замужество.
В противоположность священникам и друидкам, которые неохотно
брали на воспитание некрасивых или уродливых девушек, чародеи принимали любую,
которая проявляла предрасположенность. Если же ребенок проходил сквозь сито
первых лет обучения, в дело вступала магия – выпрямляющая и выравнивающая ноги,
исправляющая сросшиеся кости, латающая заячьи губы, сглаживающая рубцы, шрамы и
следы перенесенной оспы.
Молодая чародейка становилась «привлекательной», потому что
того требовал престиж профессии. Результатом были псевдокрасивые женщины со
злыми и холодными глазами дурнушек. Дурнушек, неспособных забыть о своей
некрасивой внешности, прикрытой магической маской, причем не для того, чтобы их
осчастливить, а исключительно ради упомянутого престижа.
Нет, Геральт не понимал Хиреадана. Его глаза, глаза
ведьмака, замечали слишком много деталей.
– Нет, Хиреадан, – ответил он на вопрос. – Не
возражаю. И благодарю за предупреждение. Но сейчас дело исключительно в Лютике.
Он пострадал при мне, в моем присутствии. Я не сумел его уберечь, не смог
помочь. Если б я знал, что это его вылечит, я уселся бы на скорпиона голым
задом.
– Этого-то ты и должен опасаться больше всего, –
загадочно усмехнулся эльф. – Потому что Йеннифэр знает об этом и любит
использовать свое знание. Не доверяй ей, Геральт. Она опасна.
Геральт не ответил.
Наверху скрипнула дверь. Йеннифэр стояла на лестнице,
опершись о поручни.
– Ведьмак, можешь на минутку заглянуть?
– Конечно.
Волшебница прислонилась спиной к двери одной из более-менее
обставленных комнат, в которой поместили страдающего трубадура. Ведьмак
подошел, молча взглянул. Он видел ее левое плечо, немного более высокое, чем
правое. Нос, немного длинноватый. Губы, немного узковатые. Подбородок,
скошенный чуть больше, чем следовало бы. Брови, не очень правильные. Глаза… Он
видел слишком много деталей. И совершенно напрасно.
– Что с Лютиком?
– Ты сомневаешься в моих способностях?
Он продолжал смотреть. У нее была фигура двадцатилетней девушки,
хотя ее истинного возраста он предпочитал не угадывать. Двигалась она с
естественной, непринужденной грацией. Нет, невозможно было угадать, какой она
была раньше, что в ней исправили. Он перестал об этом думать, не было смысла.
– Твой талантливый друг будет здоров, – сказала
она. – Его вокальные способности восстановятся.
– Я благодарен тебе, Йеннифэр.
– У тебя еще будет оказия это доказать, –
улыбнулась она.
– К нему можно?
Она чуть помедлила, глядя на него со странной улыбкой и
постукивая пальцами по дверной раме.
– Конечно. Входи.
Медальон на шее ведьмака начал резко, ритмично дрожать.
