– Ну и что, если Хиреадан сообразит? – зловеще
поморщилась она. – Помчится на помощь? Сквозь мой барьер не пройдет никто.
Но, уверяю тебя, Хиреадан никуда не побежит, не сделает ничего мне во вред.
Ничего. Он очарован мною. Нет, дело не в чернокнижии, я не привораживала его.
Обычная химия организма. Он влюбился в меня, дурень. Ты не знал? Он даже хотел
вызвать Бо на поединок, представляешь? Эльф, а ревнивый. Такое встречается
редко. Геральт, я не случайно выбрала этот дом.
– Бо Берран, Хиреадан, Эррдиль, Лютик. Действительно,
ты идешь к цели самым прямым путем. Но мною, Йеннифэр, не воспользуешься.
– Воспользуюсь, воспользуюсь. – Чародейка встала с
кровати, подошла, старательно обходя начертанные на полу знаки. – Я же
сказала, ты мне кое-что должен за излечение поэта. Так, мелочь, небольшую
услугу. После того что я сейчас собираюсь проделать, я сразу же исчезну из
Ринды, а у меня в этом городишке еще есть кое-какие… неоплаченные долги,
назовем это так. Некоторым людям я тут кое-что пообещала, а я всегда выполняю
обещания. Однако поскольку сама я не успею, ты исполнишь мои обещания за меня.
Он боролся, боролся изо всех сил. Напрасно.
– Не дергайся, ведьмак, – ехидно усмехнулась
она. – Впустую. У тебя сильная воля и хорошая сопротивляемость магии, но
со мной и моими заклинаниями ты померяться не в состоянии. И не ломай комедию.
Не пытайся покорить меня демонстрацией своей несгибаемой и гордой
мужественности. Ты только самому себе кажешься несгибаемым и гордым. Ради друга
ты сделал бы все и без чар, заплатил бы любую цену, вылизал бы мне туфли. А
может, и еще кое-что, если б мне вдруг вздумалось повеселиться.
Он молчал. Йеннифэр стояла, усмехаясь и поигрывая
пришпиленной к бархотке обсидиановой звездой, искрящейся бриллиантами.
– Уже в спальне Бо, – продолжала она, –
перекинувшись с тобой несколькими словами, я поняла, кто ты такой. И знала,
какой монетой взять с тебя плату. Рассчитаться за меня в Ринде мог бы любой,
например тот же Хиреадан. Но сделаешь это ты, ибо ты должен мне заплатить. За
притворное высокомерие, за каменное лицо, за саркастический тон. За мнение,
будто ты можешь стоять лицом к лицу с Йеннифэр из Венгерберга, считать ее
самовлюбленной нахалкой, расчетливой ведьмой и одновременно таращиться на ее
намыленные сиськи. Плати, Геральт из Ривии!
Она схватила его обеими руками за волосы и пылко поцеловала
в губы, впившись в них, словно вампир. Медальон на шее задергался. Геральту
почудилось, что цепочка укорачивается и стискивает горло словно гаррота. В
голове сверкнуло, в ушах дико зашумело. Фиалковые глаза чародейки исчезли, и он
погрузился во тьму…
Геральт стоял на коленях. Йеннифэр обращалась к нему мягким,
нежным голосом.
– Запомнил?
– Да, госпожа.
Это был его собственный голос.
– Так иди и выполни мое поручение.
– Слушаюсь, госпожа.
– Можешь поцеловать мне руку.
– Благодарю тебя, госпожа.
Он пополз к ней, не поднимаясь с колен. В голове гудели
десятки тысяч пчел. Ее рука источала аромат сирени и крыжовника… Сирени и
крыжовника… Вспышка. Тьма.
Балюстрада, ступени. Лицо Хиреадана.
– Геральт! Что с тобой? Геральт, ты куда?
– Я должен… – его собственный голос. – Должен
идти…
– О боги! Взгляните на его глаза!
Лицо Вратимира, искаженное изумлением. Лицо Эррдиля. И голос
Хиреадана.
– Нет! Эррдиль, нет! Не прикасайся к нему и не пробуй
задержать. С дороги, Эррдиль! Прочь с его дороги!
Запах сирени и крыжовника…
Дверь. Всплеск солнца. Жарко. Душно. Запах сирени и крыжовника.
«Будет буря», – подумал он. И это была его последняя
сознательная мысль.
Глава 6
Тьма. Запах…
Запах? Нет – вонь. Вонь мочи, гнилой соломы и мокрых
лохмотьев. Смрад коптящего факела, воткнутого в железный захват, закрепленный в
стене из грубо отесанных каменных блоков. Отбрасываемая факелом тень на
покрытом соломой земляном полу…
Тень решетки.
Ведьмак выругался.
– Наконец-то. – Он почувствовал, что кто-то
приподнимает его, прислоняет спиной к влажной стене. – Я уже стал
опасаться. Ты так долго не приходил в себя.
– Хиреадан? Где… Черт, голова разламывается… Где мы?
– А ты как думаешь?
Геральт отер лицо ладонью и осмотрелся. У противоположной
стены сидели трое оборванцев. Он видел их смутно, они приткнулись как можно
дальше от факела, почти в полной темноте. Под решеткой, отделяющей всех их от
освещенного коридора, прикорнуло что-то на первый взгляд напоминающее кучу
тряпья. На самом деле это был старик с носом, похожим на клюв аиста. Длина
висящих сосульками волос и состояние одежды говорили о том, что он находится
здесь не первый день.
– Нас кинули в яму, – угрюмо сказал Геральт.
– Рад, что ты обрел способность логически мыслить и
делать выводы, – бросил эльф.
– Дьявольщина… А Лютик? Давно мы здесь сидим? Сколько
времени прошло с тех пор…
– Не знаю. Когда меня кинули, я тоже был без
сознания. – Хиреадан подгреб солому, уселся поудобнее. – Разве это
важно?
– Еще как, черт возьми. Йеннифэр… И Лютик. Лютик там, с
ней, а она собирается… Эй, вы. Нас давно здесь заперли?
Оборванцы пошептались, но не ответили.
– Вы что, оглохли? – Геральт сплюнул, все еще не в
состоянии отделаться от металлического привкуса во рту. – Я спрашиваю,
какое сейчас время дня? Или ночи? Наверное, знаете, когда вам приносят жратву?
Оборванцы снова пошептались, покашляли.
– Милсдарь, – сказал наконец один, – оставьте
нас в покое и, пожалуйста, не разговаривайте с нами. Мы – честные воры, мы не
политические. Мы супротив власти не шли. Не… покушались. Мы токмо воровали.
– Угу, – сказал второй. – У вас свой угол, у
нас свой. Кажному свое.
Хиреадан фыркнул. Ведьмак сплюнул.
– Так оно и есть, – промямлил заросший волосней
старик с длинным носом. – В тюряге кажный стерегёт свой угол и держится
своих.
– А ты, дедок, – насмешливо спросил эльф, –
держишься их или нас? Ты к какой группе себя относишь? К честным или
политическим?
– Ни к какой, – гордо ответил старик. – Ибо
невинен есьм.
