Я замер, надеясь, что это успокоит Виктора.
Я старался дышать глубже.
Изо рта собаки, все еще клубком лежавшей на мраморном полу фойе, пошла пена. Собственно, пена просто текла из пасти непрерывным потоком.
Сначала она была желтой, желчного оттенка, потом потемнела до красноты, и в ней стали попадаться перья. А потом пошла черная пена.
В этот момент, помню, я рванулся вверх по ступенькам.
И будто бы через миг, на середине лестницы, что-то – а именно челюсти Виктора – сомкнулось на моем бедре.
Тут же последовал укус, потом жгучая боль, потом сырость.
Я рухнул ничком и заорал.
Перевернувшись, я хотел отпихнуть собаку, но она уже отпрянула.
Пес, вздыбившись, стоял на три ступеньки ниже моих скорченных конечностей.
И тут его стало распирать.
Собака начала мутировать.
Кости вытягивались и прорывали кожу.
Виктор пронзительно визжал на одной высокой ноте.
Спина изогнулась вверх, а лапа по своему хотению вытянулась вперед, и собаку, казалось, это удивляло не меньше моего.
Пес опять болезненно взвизгнул и принялся ловить пастью воздух.
На недолгий миг все затихло, и я, обливаясь слезами, в бессмысленном, дурацком порыве протянул руку, чтобы погладить песика, дать ему понять, что я друг и что нападать на меня больше не надо, ведь никакой угрозы для него я не представляю.
Но тут пес оскалился и начал дико визжать.
Глаза его непроизвольно крутанулись в орбитах и закатились так, что видны были только белки.
На помощь, завопил я.
И пес рванулся вперед, ударившись о стену и продолжая расти.
Я попытался встать, но правая нога была так измочалена, что я снова рухнул на лестницу, липкую от крови, натекшей из моей раны.
Пес остановился и затрясся, морда вытянулась и стала похожа на волчью.
Передними лапами он бешено колотил по лестнице, царапая ступеньку с такой силой, что когти взрезали гладкое лакированное дерево.
Я пытался отползти вверх.
Пес наклонил голову и, медленно подняв глаза, оскалился.
Задыхаясь, я пнул его обеими ногами и попятился.
Пес остановился.
Он вскинул морду и тут снова завопил.
Глаза его выпучились так, что выскочили из орбит и повисли на черенках.
Из пустых глазниц по морде рекой хлынула кровь, пятная оскаленные зубы.
Теперь у него появилось что-то наподобие крыльев – они проросли по обе стороны собачьего торса.
Крылья прорвали грудную клетку – и забили, отряхиваясь от крови и потрохов.
Тварь поползла ко мне.
Я отбивался что было сил.
Но зубастая пасть без особых усилий дотянулась до меня и снова впилась в правое бедро.
Я завопил, отползая, и когда тварь разжала пасть, на стену брызнула струя крови.
В доме вдруг стало жутко холодно, однако по лицу моему струился пот.
Я пополз на животе, и тут она цапнула меня опять, как раз под местом, которое изорвала прошлым укусом.
Я пытался стряхнуть тварь с ноги.
Я стал соскальзывать вниз, потому что лестница намокла от крови.
Тварь набросилась снова.
Зубы, ставшие клыками Терби, впились в икру.
Жуткая догадка осенила меня: твари нужно, чтоб я не шелохнулся.
Она хочет, чтоб я остался здесь.
Она не хочет, чтоб я спешил в «Фортинбрас».
Чтобы нашел Робби.
Ярость придала мне сил, и я двинул кулаком по собачьей морде, слепо терзавшей мою ногу. Из носа хлынула свежая кровь. Я снова двинул что было сил.
С морды хлестала кровь, пес визжал.
Я стал вопить в ответ.
Я все тянулся вверх и, соскальзывая обратно, смотрел, сколько мне до верхней площадки.
Оставалось ступенек восемь.
Я стал подтягиваться на руках, волоча за собой изувеченную ногу.
И тварь, сообразив, куда я направился, прыгнула мне на спину.
Я перевернулся и скинул ее.
Ворочаясь в кровавой жиже, я старался ее отпихнуть.
Меня вырвало на грудь, и, обессилевший, я зашептал:
– Я слышу тебя я слышу тебя я слышу тебя.
Но заклинание больше не работало.
Пес собрался с силами и встал, как конь, на дыбы, навис надо мной, расправил мерзкие свои крылья и забил ими, разбрызгивая кровь на нас окровавленных.
В этот момент я поднял левую ногу и, не раздумывая, сильно пнул его в грудь.
Он пошатнулся и попытался взмахом крыльев сохранить равновесие, но крылья были еще слишком тяжелые от крови и плоти, и, опрокинувшись навзничь, тварь с диким визгом соскользнула по лестнице и рухнула на пол, где затрепыхалась, как перевернутый на спину жук.
Я что есть силы пополз вверх по лестнице к комнате Робби.
Внизу тварь выпрямилась и стала карабкаться за мной, клацая жуткими кривыми клыками, заполнившими ее пасть.
Я прополз на груди и проскользнул в комнату Робби, захлопнул дверь и запер ее мокрой от крови рукой.
Тварь обрушилась на дверь.
Так быстро она проскочила лестницу.
Я поднялся и на одной ноге неуклюже попрыгал к окну.
Рухнув на подоконник, я нащупал щеколду.
За мной вдруг все стихло, и я обернулся.
Дверь над моим кровавым следом выгнулась до отказа.
И тут тварь снова завизжала.
Я открыл окно и, балансируя на одной ноге, перекинулся на карниз, заливая все вокруг кровью.
Помню, падать было легко.
Полет не долгий. Зато уйду. И будет мне мир.
Приземлившись на лужайке, я ничего не почувствовал. Вся боль сосредоточилась в правой ноге.
Я поднялся и похромал к «рейнджроверу».
Заполз на водительское сиденье и включил зажигание. (Потом меня спрашивали, почему я не побежал к соседям, и я отвечал, что не знаю, да и теперь не возьмусь найти причину.) Со стоном я включил заднюю передачу и нажал левой ногой на педаль газа.
Я отъехал от дома и, остановившись посреди Эльсинор-лейн, увидел кремовый «450SL».
Он свернул с Бедфорд-стрит, и теперь нас разделял всего один квартал.
