* * *
На стене уборной в «Страницах» ниже строк, в которых говорится: «Джулиан отлично берет в рот. И ему крышка», написано: «Ебаные отец с матерью. Пизда ебучая. Хуй ебаный. Умрите за то, что со мной сделали. Вы бросили меня помирать. Вы оба, бляди, безнадежны. Дочь ваша иранка, а сын пидор. Что б вы сгнили в вашем, сука, ебаном аду. Горите, ебаные твари. Горите, пиздюки. Горите».
* * *
За неделю до отъезда я слушаю песню лос-анджелесского композитора о городе. Слушаю раз за разом, пропуская все остальное в альбоме. Не то чтобы мне она особенно нравилась; она скорее приводит меня в замешательство, я пытаюсь ее расшифровать. К примеру, я хочу знать, почему в песне бродяга на коленях. Какой-то парень сказан мне, что бродяга благодарен за то, что он в этом городе, а не где-нибудь еще. Я сказал: «Думаю, ты что-то не так понял», и он ответил тоном, который мне показался слегка заговорщическим: «Нет, чувак… Мне так не кажется».
За неделю до отъезда я много сижу в своей комнате, смотрю днем телепрограмму, в которой прокручивают видеоклипы, представленные диджеем местной радиостанции. Около сотни тинейджеров танцуют перед большим экраном, на котором показывают клип; на его фоне подростки кажутся крошечными – я узнаю людей, которых видел в клубах, они танцуют в передаче, улыбаются камерам, потом поворачиваются и смотрят на вспыхивающий клипами массивный экран. Некоторые подпевают словам песен. Но я сосредотачиваюсь на тинейджерах, которые не подпевают; тинейджерах, забывших слова; тинейджерах, которые, может быть, никогда их не знали.
* * *
За день до моего отъезда Рип и я едем по Малхолланду, Рип перекатывает во рту пластиковый глаз; он в майке с портретом Билли Айдола, глаз без конца показывается между губами. Я пытаюсь улыбаться, Рип говорит что-то о вылазке в Палм-Спрингс вечером перед отъездом, я киваю, сломленный жарой. На одном из самых коварных поворотов Малхолланда Рип притормаживает, встав на обочине, вылезает из машины и зовет меня. Я иду туда, где он стоит. Он показывает на груду искореженных машин у подножия горы. Одни ржавые, сгоревшие, другие новые, разбитые, почти непристойно яркие в сверкающем солнечном свете. Я пытаюсь сосчитать машины. Там внизу, должно быть, двадцать или тридцать автомобилей. Рип рассказывает о друзьях, погибших на этом повороте; о людях, не разобравшихся в дороге. Людях, совершивших ошибку глубокой ночью и уплывших в ничто. Рип рассказывает, что в тихие ночи, поздно, можно услышать визг шин и долгую тишину; легкий свист, наконец едва различимый удар. И, если слушать очень внимательно, – крики в ночи, но они длятся недолго. Рип сказал, что вряд ли машины когда-нибудь вытащат, наверное, ждут, когда все заполнится машинами и их будут использовать в назидание, а потом закопают. На горе, возвышаясь над пропитанной смогом Долиной, чувствуя, как возвращается горячий ветер, пыль вихрится у моих ног, и над всем этим поднимается солнце, гигантский, огненный шар, я ему верю. Позже, когда мы садимся в машину, он сворачивает на улицу, которая, я вполне уверен, заканчивается тупиком.
– Куда мы едем? – спрашиваю я.
– Не знаю, – отвечает он. – Просто едем.
– Но эта дорога никуда не ведет, – говорю я.
– Не имеет значения.
– А что имеет? – спрашиваю я через какое-то время.
– Просто ехать, чувак, – говорит он.
* * *
До моего отъезда женщине в Венисе перерезали горло и выбросили на ходу из машины; несколько домов сгорело в Чатсуорте – работа поджигателя; человек в Энчино убил жену и двоих детей. Четверо тинейджеров, никого из них я не знал, погибли в аварии на шоссе Пасифик-Коуст. Мю-риэль вновь положили в «Седарз-Синай». Чувак по кличке Конан покончил с собой на студенческом вечере в «Ю-си-эл-эй». Я случайно встретил Алану в торговом центре Беверли.
– Не видел тебя в последнее время, – сказал я.
– Я и не была здесь особенно.
– Я встретил одного твоего знакомого.
– Кого?
– Эвана Диксона. Знаешь его?
– Я с ним гуляю.
– Да, знаю. Он мне сказал.
– А еще он ебется с парнем по имени Дерф, который ходит в Бакли.
– У-у.
– Да, у-у, – говорит она.
– Ну и что?
– Это так типично.
– Да, – говорю я, – Типично.
– Ну, тебе понравилось здесь?
– Нет.
– Что ж, не повезло.
* * *
Я вижу Финна в магазине «Хьюз-маркет» на Доэ-ни во вторник вечером. Жарко, я целый день валялся возле бассейна. Сел в машину, взял в магазин сестер. Сегодня они не пошли в школу, на них шорты, майки, темные очки, я тоже в шортах и майке. Финн вместе с Джаредом, замечает меня возле секции замороженных продуктов. Он в сандалиях, майке «Хард-рок-кафе», кидает на меня взгляд, смотрит вниз, опять на меня. Быстро отвернувшись, я иду к овощам. Он следует за мной. Я беру упаковку ледяного чая, блок сигарет. Опять смотрю на него, он усмехается, я отворачиваюсь. Он идет за мной к кассе.
– Эй, Клей, – подмигивает он.
– Привет, – отвечаю я, улыбаясь на ходу.
– Цепану тебя позже, – говорит он, сложив пальцы пистолетом.
* * *
Последняя неделя. Я в «Парашюте» вместе с Трентом. Трент примеряет одежду. Я прислонился к стене, читая старый номер «Интервью». Какой-то красивый светловолосый парень, думаю, это Эван, меряет шмотки. Он не заходит в кабинку, чтобы померить их. Примеряет их посреди зала перед зеркалом в полный рост. Смотрит на себя, стоящего в одних спортивных трусах и клетчатых носках. Он выходит из транса лишь тогда, когда любовник, такой же красивый и светловолосый, подойдя сзади, сжимает ему шею. Он меряет еще что-то. Трент рассказывает, что видел, как парень с Джулианом, поставив черный «порше» Джулиана возле гимназии Беверли-Хиллз, разговаривали с мальчиком лет четырнадцати. Трент рассказывает, что, хотя Джулиан был в темных очках, малиновые синяки вокруг глаз все равно были видны.
* * *
Читая в сумерках возле бассейна газету, наталкиваюсь на заметку о том, как кто-то из местных пытался живьем закопать себя во дворе, потому что было «жарко, очень жарко». Я прочитываю статью второй раз, откладываю газету, смотрю на сестер. По-прежнему в бикини и темных очках, они лежат под темнеющим небом, играя, будто они мертвые. Они просят меня сказать, кто из них дольше изображает мертвую; выигравшая встает и сталкивает другую в бассейн. Глядя на них, я слушаю кассету, играющую в плеере. Go-Go's поют: «I wanna be worlds away / I know things will be okay when I get worlds away»
[40]
. He знаю, кто записывал кассету, но пластинка скакала; я закрываю глаза, слышу, как начинается «Vacation»
[41]
, когда же я открываю глаза, сестры плавают в бассейне лицом вниз, соревнуясь, кто дольше изобразит утопленницу.
