— Четвертое июля? На яхте? — спрашиваю я.
Неожиданно мне становится интересно, где сегодня вечером мой отец, и меня слегка удивляет, что это не наводит на меня тоску, потому что я типа припоминаю отцовскую яхту, я помню, как мне ужасно хотелось увидеть Брэда голым, но не помню, падал ли кто-нибудь за борт, и я слишком устал, чтобы даже приблизиться к Ричарду, поэтому откидываюсь в кресле и говорю ему:
— Я все помню. Давай дальше. К чему это ты?
— Я скучаю по тем дням, — говорит Ричард искренне.
— Ты урод, — говорю я.
— Что случилось? — говорит он, отворачиваясь от окна.
Ну, давай посмотрим: твой отец ушел от твоей матери к другой женщине, и мистер Томас, если правильно помню, умер от сердечного приступа во время игры в поло, а ты стал торчком и пошел в колледж, и я тоже торчал какое-то время и отправился в Кэмден, где сравнительно перестал торчать, и я просто не пойму, что ты хочешь услышать, Ричард? И так как мне надо что-то сказать, я просто снова говорю:
— Ты урод.
— Похоже, мы выросли, — говорит он с грустью.
— Выросли, — говорю я. — Глубокое наблюдение. Он садится рядом со мной на другое кресло.
— Ненавижу колледж.
— Не слишком ли поздно жаловаться? — спрашиваю я.
Он не обращает на меня внимания:
— Ненавижу.
— Ну, первые пара лет неприятные, — говорю я.
— А дальше? — Он смотрит на меня, серьезно дожидаясь моего ответа.
— Привыкаешь, — говорю я через какое-то время. Мы пялимся в телевизор. Еще ролики, которые похожи на клипы. Еще клипы.
— Я хочу трахнуть Билли Айдола, — говорит он с отсутствующим видом.
— Да? — зеваю я.
— Тебя я тоже хочу трахнуть, — говорит он таким же отсутствующим голосом.
— Неплохая подбирается компания.
От его реплик мне хочется глотнуть из бутылки «Джека Дэниелса». Делаю глоток. Вкусно. Передаю бутылку обратно.
— Хватит заигрывать, — говорит он со смехом. — У тебя плохо получается флиртовать.
— Очень надо, — говорю я, обидевшись, что он считает, будто я к нему подкатываю.
Он игриво хватает меня за запястье и говорит:
— Всегда так было.
— Ричард, не знаю, о чем ты говоришь, — говорю я, высвобождая свое запястье, окидываю его недоуменным взглядом и снова поворачиваюсь обратно к телевизору.
Рекламный ролик сменяет еще один клип, и вдруг раздается такой раскат грома, что мы аж притихли.
— В самом деле, поливает вовсю, — говорит он.
— Да, поливает, — говорю.
— Ты там встречаешься с кем-нибудь? — спрашивает он. — Ну, в колледже.
— Со второкурсником с Юга, который ездит на мотоцикле. Это сложно объяснить, — говорю я.
И тут до меня доходит, что это довольно точное описание Шона, и от этого он выглядит куда менее привлекательным, чем когда-то казался. А что еще можно о нем сказать? Наступает момент, когда я не могу вспомнить его имя, не могу даже вспомнить черты лица, что-либо.
— А что у тебя?
Меня душит страх, я боюсь ответа.
— А что у меня? — спрашивает он. Какое изящное чувство юмора.
— Ты «встретил» кого-нибудь? — перефразирую я вопрос.
— «Встретил» кого-нибудь? — переспрашивает он с напускной скромностью.
— С кем ты ебешься? Так лучше? То есть на самом деле мне это не интересно. Так, для поддержания разговора.
— О господи, — вздыхает он. — Чувак из Брауна. Он изучает семиотику. Это, наверное, наука о стирке белья или вроде того. По-любому он в команде. Я встречаюсь с ним по выходным.
— С кем еще? — спрашиваю я. — Что в колледже?
— Есть один чувак из Калифорнии, из Энсино, зовут Джейми. Перевелся из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Блондин, еврей. Он тоже в команде.
— Какое вранье, — не сдерживаюсь я.
— Что? — Он приходит в замешательство, он сбит с толку. — Это ты о чем?
— Ты всегда говоришь, что встречаешься с кем-то из «команды». И всегда врешь. Что это за «команда» такая? — спрашиваю я и тут замечаю, что все это время мы разговаривали шепотом. — В «Саре Лоренс» нет команды, кретин. Думаешь, я поверю твоей бредятине?
— Да заткнись, ты совсем спятил, — говорит он с отвращением, отмахиваясь от меня.
Мы смотрим телевизор, слушаем кассетник и допиваем вискарь. После того как мы скурили все сигареты, он наконец спрашивает:
— Ну а твоя как жизнь?
— Никак, — отвечаю я.
Он выгибается и выглядывает из окна. У Ричарда действительно красивое тело.
Я беру бутылку и давлюсь, глотая последние капли. Ричард говорит:
— Знаешь, плохо, когда ночью видно дождь. Мы молчим с минуту, он смотрит на меня, и я начинаю смеяться.
— Что такого смешного? — спрашивает он с улыбкой.
— «Знаешь, плохо, когда ночью видно дождь»? Что это? Песня Бонни Тайлер? Пиздец!
От выпивки я почувствовал себя хорошо, и он нагибается ко мне и тоже смеется, и я чувствую запах теплого скотча от его дыхания, и он целует меня сначала слишком жестко, и я слегка его отталкиваю и чувствую границу между щетиной и губой, и мне кажется, я слышу, как где-то открывается и захлопывается дверь, и мне наплевать, будь это миссис Джаред или моя мать, пьяная по случаю развода, размякшая от барбитуратов, в ночной сорочке из универмага «Маршалл Филдз», и, хотя мне не хочется, мы раздеваем друг друга, и я укладываюсь в койку с Ричардом. Затем рано утром, еще до рассвета, я тихо собираюсь и, ни с кем не попрощавшись, иду под дождем на автовокзал и сажусь на первый автобус в Кэмден.
////Я лежу в теплой ванной. Я делаю это, потому что знаю: Он никогда не будет моим. Медленно двигаю бритвой, крепко прижимая ее к горячей коже под водой, плоть быстро расслаивается, и кровь хлещет, буквально струей бьет из нижней части руки. Медленно двигаю бритвой, кромсая другое запястье, вверх и вниз, и вода розовеет. Когда я поднимаю руку над водой, кровь брызжет фонтаном, и мне приходится опустить ее обратно, чтобы меня не забрызгало. Я выпрямляюсь и успеваю порезать только одну щиколотку, потому что слабость пропитывает меня насквозь, и я ложусь на спину, вода становится немыслимо красной, а я принимаюсь мечтать, и все мечтаю, но тут я вдруг начинаю сомневаться, стоило ли это делать. Мне слышна музыка, доносящаяся откуда-то из другого общежития, и я вроде пытаюсь подпевать, но, как обычно, ловлю себя на том, что допеваю до конца раньше, чем заканчивается песня. Может, мне стоило выбрать другой путь. Тот, что советовал коротышка с бензоколонки в Финиксе, вернее, тот, на который он меня подтолкнул, или… о-о… Знаете что? Времени нет. Господи Иисусе, Христе наш мой ничто спаситель////
