Джонсон, сбившись с ритма, поинтересовался:
— Это кто? Сестра?
— Она. Соскучился? — ответила я, сдерживая смех.
— Наша маленькая Купидоша. Это же она нас соединила, — парировал Джонсон на чистом японском. От хохота нам пришлось даже прерваться.
— Купидоша? Ха-ха-ха! А она и не заметила.
— Она что, стала переводчицей?
Я тряхнула головой. Моя лживая сестрица! Уродка ненормальная! Джонсон, почувствовав мое настроение, умолк и прильнул губами к моей шее, желая отвлечь меня от дурных мыслей. Наклонив голову, я отвечала на поцелуи и рассматривала рыжие веснушки у него на сильных плечах. Джонсон потолстел и обрюзг, роскошная шевелюра почти вся вылезла. А что вы хотите? Ему уже пятьдесят один.
Впервые я увидела его в детстве, совсем еще девчонкой, но сразу сообразила, чего он от меня хочет. Джонсон тогда не знал японского, я ни слова не понимала по-английски. Но мы сразу догадались, что хотим сказать друг другу.
— Подрастай скорее.
— Я стараюсь. Ты только подожди.
Всякий раз, когда сестра доставала меня приставаниями, я убегала на дачу к Джонсону. Увидев меня, он сиял от радости, даже если обсуждал по телефону важные дела или трепался с гостями. Я должна поблагодарить свою зловредную сестру — сама того не желая, она подтолкнула меня к Джонсону. Больше всего в этой ситуации меня доставала доброта его жены Масами, бывшей стюардессы «Эр Франс». Он был на пять лет моложе, и Масами по нему с ума сходила. Еще бы! Богатый, с положением, поэтому она до смерти боялась, что он ее бросит. «Раз Джонсон балует Юрико — я должна делать то же самое». Так она думала. Все время совала мне конфеты, дарила мягкие игрушки. А меня интересовал только «ревлоновский» маникюрный набор, стоявший на ее туалетном столике. Мне страшно хотелось до него добраться. Но я понимала, что перед Масами надо вести себя, будто я еще маленькая. Так лучше.
После того как мы чуть не сцепились с сестрой, на следующий день, отец разрешил мне пожить у Джонсонов на даче. Я была в полном восторге. Мы с ним тогда увлеклись и, наверное, немного перегнули палку. Подсыпали в стакан Масами снотворное и, дождавшись, когда захрапит, всю ночь обнимались в постели у нее под боком. Она жарила на кухне мясо, а ее муж тискал меня в гостиной перед телевизором. Джонсон водил рукой по моим джинсам, по тому самому месту. И я впервые почувствовала телом его твердую штуковину. Я знала наверняка: Джонсон станет моим первым мужчиной.
Тогда я думала, что ни за что не буду связываться с японскими мужиками. С самого начала это племя обходило меня стороной — наверное, из-за того, что я полукровка. Но когда они сбиваются в кучу, от них можно ожидать всяких гадостей. Хуже всего, если наткнешься на компанию молокососов в электричке. Там они совсем распускались — дергали за волосы, а один раз даже стянули с меня юбку. Рано преподнесли мне хороший урок. Мое выживание стало зависеть от того, справлюсь я с ними или нет.
— Мне надо идти, а то на курсы опоздаю.
Джонсон скорчил недовольную физиономию и, сложив пополам массивное тело, поднялся с узкой кровати. Он едва умещался на ней, и я все время боялась, как бы он не свалился. Джонсон организовал курсы английского языка на станции в маленьком городке. Туда было больше часа на экспрессе по линии Одакю.
[16]
Как он говорил, весь его контингент состоял из двенадцати домохозяек, собиравшихся на занятия из ближайших окрестностей.
— Не очень-то идут к преподавателю, которому уже пятьдесят один. Всем подавай молодого и красивого. Почему в Японии только молоденькие хотят учить английский? Вот и приходится таскаться в эту дыру. Где еще учеников найдешь?
Развод с Масами лишил Джонсона всего: чести, доброго имени, денег. Всего, что у него было. Его выставили из инвестиционной компании, где он торговал иностранными ценными бумагами. Джонсона ободрали до нитки — по суду ему пришлось выплатить Масами сумасшедшие отступные. Родственники на Восточном побережье Америки (он происходил из какого-то крутого семейства) отвернулись от него и запретили со мной встречаться, потому что на суде Масами вывалила все грязное белье из корзины, наговорив о нас с Джонсоном всяких гадостей. «Мой муж не только предал меня. Страшнее другое: он — преступник, осмелившийся протянуть руки к пятнадцатилетней девочке, отданной на его попечение. Они с ней развели грязь в моем доме, у меня за спиной. Вы спросите: почему я так долго этого не замечала? Я заботилась об этом ребенке! Я так ее любила! Разве я могла вообразить такое?! А они меня предали — муж и эта девочка. Вы представляете мое состояние?»
Затем Масами принялась в подробностях — будто застигла нас на месте преступления — описывать, какими нехорошими вещами занимались мы с Джонсоном. Она углубилась в такие детали, что вогнала в краску даже судей и адвокатов, слушавших ее.
Джонсон закончил одеваться. Прервав мои мысли, поцеловал меня в щеку, и мы шутливо попрощались:
— До свидания, шалунишка!
— Пока, мой голубок!
Мне тоже надо было на работу. Стоя в душе под струями воды, смывавшими с меня пот и другие следы жизнедеятельности Джонсона, я думала о нашей странной судьбе. Он так и не стал моим первым мужчиной, как бы мне того ни хотелось. Потому что у меня в крови куда больше похоти и распутства, чем у нормальных людей. Первым был младший брат отца Карл.
2
С самого детства во мне была какая-то магическая сила, притягивавшая мужчин. Я обладала ею с избытком. Сейчас я это хорошо понимаю. Она возбуждала в них то, что называют «комплексом Лолиты». Но судьба оказалась жестока — чем старше я становилась, тем труднее было удерживать в себе эту силу. Впрочем, лет до тридцати еще хватало. У меня оставалось оружие, которого не было у других, — красота. Я и в тридцать шесть достаточно привлекательна, хотя работаю хостесс в дешевых клубах, против торговли телом тоже ничего не имею. То есть из меня вышла самая настоящая дрянь, как ни посмотри.
Мужики самых разных возрастов глазели на меня с восторгом и обожанием, старались заговорить со мной во что бы то ни стало. Видно было, как в их головах крутится мысль: «Как бы с нею познакомиться?» Это был настоящий кайф. Я тащилась от собственного превосходства, когда мужики, только что восхищенно пялившиеся на мою гладкую кожу, блестящие волосы, ставшую округляться грудь, начинали торопливо озираться по сторонам: не заметил ли кто-нибудь, какими глазами они смотрят на девчонку, в которой поселился божественный дух — страсть к мужчинам. Маленькая красавица. Магическая сила слабела, я быстро превращалась в обыкновенное ничтожество. Вот такая эволюция.
Но моя распутная кровь по-прежнему требует мужской ласки. Пусть я стану старухой, уродиной, все равно буду хотеть ее, пока жива. Это моя судьба. Мужики мне нужны, даже если они перестанут на меня заглядываться, не будут больше хотеть меня, станут унижать. И чем больше их будет, тем лучше. Я должна спать с ними. Нет, не должна — мне этого хочется. Это расплата за божий дар, которого лишены другие. Выходит, моя магическая сила мало чем отличается от греха. Так, что ли?
