– Она сама собирается от нас съехать и хочет возместить
убытки.
– Ну и что? Все равно мой прекрасный дом навеки опорочен.
Никто не захочет у нас жить! – Миссис Николетис села на диван и разрыдалась. –
Никто меня не жалеет, – всхлипывала она. – Как со мной гадко обращаются! Всем
на меня наплевать! Никто со мной не считается. Умри я завтра, никто не прольет
ни слезинки…
Мудро не отреагировав на последнее заявление, миссис Хаббард
вышла из комнаты.
«Боже всемогущий, даруй мне хоть минуту покоя!» – взмолилась
она про себя и пошла на кухню к Марии.
Мария держалась замкнуто и отчужденно. В воздухе так и
витало слово «полиция».
– Во всем обвинят меня. Меня и Жеронимо – бедняков. Разве
можно ждать правосудия на чужбине? Нет, я не могу приготовить ризотто, этот рис
не подходит. Я лучше сделаю спагетти.
– Мы вчера на ужин ели спагетти.
– Неважно. У меня на родине едят спагетти каждый день,
каждый божий день. Тесто еще никому не повредило.
– Да, но теперь-то вы в Англии.
– Хорошо, тогда я приготовлю жаркое. По-английски. Вы его не
любите, но я все равно приготовлю; мясо будет совсем неподжаристым, светлым, на
сломанных ребрах, а лук я не обжарю, а сварю…
Мария говорила так зловеще, что миссис Хаббард показалось,
будто речь идет о каком-то зверском убийстве.
– Ладно, готовьте что хотите, – сердито произнесла она,
уходя из кухни.
Но к шести часам вечера миссис Хаббард вновь обрела прежнюю
деловитость. Она оставила кое-кому из студентов записки с просьбой зайти к ней
перед ужином и, когда они явились, рассказала им о предложении Селии. Ребята
восприняли его благосклонно. Даже Женевьев смягчилась, узнав, как дорого
оценила Селия ее пудру, и радостно сказала, что все «предано забвению». А потом
глубокомысленно добавила:
– У всякого бывают такие нервные кризисы. Селия богата, ей
незачем красть. Нет, она, конечно, была не в себе. Месье Макнаб прав.
Когда прозвучал гонг, созывавший студентов к столу, и миссис
Хаббард спустилась вниз, Лен Бейтсон отвел ее в сторону.
– Я подожду Селию в холле, – сказал он, – и приведу в
столовую. Пусть она видит, что все в порядке.
– Вы очень любезны, Лен.
– Да что вы, мама Хаббард!
И действительно, когда подавали суп, из коридора донесся
громовой голос Лена:
– Пошли, пошли, Селия! Все будут рады тебя увидеть!
Нигель язвительно пробормотал, глядя в тарелку:
– Какие мы сегодня добренькие!
Но больше глумиться не стал и приветственно помахал Селии,
которую Лен обнимал за плечи могучей ручищей.
Студенты оживленно заговорили на разные темы, стараясь как
можно чаще вовлекать в разговор Селию. Но в конце концов показное благодушие
сменилось неловким молчанием. И тут Акибомбо просиял, повернулся к Селии и,
наклонившись над столом, произнес:
– Теперь мне объяснили, я раньше не понимал. Ты очень умно
воровала. Никто долго не догадывался. Очень умно.
Салли выдохнула:
– Ну, Акибомбо, ты меня доконаешь! – И, не в силах
сдержаться от хохота, выбежала в холл. Все рассмеялись от души.
Колин Макнаб опоздал. Он вел себя сдержанно и еще более
отчужденно, чем обычно. Когда ужин подходил к концу, но студенты еще не начали
расходиться, он встал и смущенно промямлил:
– Я сейчас ухожу, у меня дела. Но я хотел перед уходом
сказать… В общем… мы с Селией решили пожениться через год, когда у меня
кончится стажировка.
Он стоял, красный от смущения, жалкий, а вокруг раздавались
поздравления и насмешливое улюлюканье друзей; наконец страшно сконфуженный, он
удалился. Селия же зарделась, но сохраняла спокойствие.
– Ну вот, еще одного хорошего парня окрутили, – вздохнул Лен
Бейтсон.
– Я так рада, Селия! – сказала Патрисия. – Надеюсь, ты
будешь счастлива.
– Наконец-то на нас снизошла благодать, – сказал Нигель. –
Завтра купим кьянти и выпьем за здоровье жениха и невесты. Но почему наша
драгоценная Джин так мрачна? Ты что, противница брака?
– Не говори глупостей, Нигель.
– Я всегда считал, что брак гораздо лучше свободной любви.
Ты разве со мной не согласна? Особенно для детей. Не очень-то приятно, когда в
графе «отец» стоит прочерк.
– Но мать не должна быть слишком молодой, – вмешалась
Женевьев. – Так нам говорили на занятиях по физиологии.
– Ну ты даешь! – воскликнул Нигель. – Уж не считаешь ли ты
Селию несовершеннолетней? Она вполне зрелая свободная белая женщина.
– Более обидного высказывания не придумаешь! – возмутился
мистер Чандра Лал.
– Да нет, мистер Лал, вы неправильно поняли, – сказала
Патрисия. – Это просто идиома. Она ничего не значит.
– Я не понимаю, – сказал Акибомбо. – Если выражение ничего
не значит, зачем его употреблять?
Внезапно в разговор вмешалась Элизабет Джонстон, в ее голосе
звучало легкое раздражение:
– Порой люди говорят вроде бы ничего не значащие фразы, но
на самом деле их слова полны скрытого смысла. Нет-нет, я говорю не об этом
американизме. Я о другом. – Она обвела взглядом сидящих за столом. – О том, что
случилось вчера.
– В чем дело, Бесс? – резко спросила Валери.
– Не надо, – сказала Селия. – Я думаю… я уверена, что завтра
все выяснится. Правда-правда. И история с конспектами и с рюкзаком. Все
выяснится, если только… человек, который это сделал, признается, как призналась
я.
Она говорила искренне, лицо ее пылало, и кое-кто из
студентов посмотрел на нее с интересом. Валери произнесла, коротко хохотнув:
– И все мы будем жить долго и счастливо.
После чего студенты встали и направились в гостиную. Каждый
хотел услужить Селии и подать ей кофе. Потом включили радио, часть студентов
разошлась по своим делам, кто-то пошел заниматься, и в конце концов обитатели
дома (вернее, двух домов) на Хикори-роуд отправились спать.
«День выдался страшно долгий и утомительный, – думала миссис
Хаббард, блаженно растягиваясь на постели. – Но слава богу, – сказала она себе,
– все позади».
Глава 7
Мисс Лемон опаздывала крайне редко, а вернее сказать, не
опаздывала никогда. Ни туман, ни буря, ни эпидемии гриппа или дорожные
происшествия не могли помешать этой удивительной женщине вовремя прийти на
работу. Но в то утро мисс Лемон вместо десяти прибежала, запыхавшись, в пять
минут одиннадцатого. Она рассыпалась в извинениях и была какая-то встрепанная.
