– Что вы хотите сказать, месье Пуаро?
– Мне пришло в голову… и до сих пор кажется, что она не сама
додумалась до такой хитрости.
– Но зачем кому-то понадобилось вмешиваться в ее дела?
– Откуда мне знать? Может, из альтруизма. Или по какой-то
другой причине. Это покрыто мраком неизвестности.
– А кто, как вы думаете, мог подать ей мысль о кражах?
– Не знаю… хотя… впрочем, вряд ли…
– Но я никак не пойму, – принялся размышлять вслух Шарп, –
если ее хитроумные планы удались, то какого черта ей было кончать с собой?
– Ответ прост: у нее не было на то ни малейших оснований.
Мужчины переглянулись, и Пуаро тихо спросил:
– А вы уверены, что произошло самоубийство?
– Ну, это ясно как божий день. Никаких оснований
предполагать что-либо иное нет…
Дверь открылась, и вошла миссис Хаббард. Щеки ее пылали, вид
у нее был торжествующий. Она шла, выставив вперед подбородок, готовая ринуться в
бой.
– Поняла! – победоносно воскликнула она. – Доброе утро,
месье Пуаро. Инспектор, я поняла! Меня вдруг озарило. Знаете, почему записка
мне казалась странной? Селия не могла ее написать, никак не могла!
– Но почему, миссис Хаббард?
– Потому что она написана обычными синими чернилами. А Селия
заправила ручку зелеными, вон теми. – Миссис Хаббард кивком указала на полку. –
Это было вчера утром, во время завтрака.
Преобразившийся на глазах инспектор Шарп быстро вскочил и
вышел из гостиной. Через мгновение он появился вновь.
– Вы правы, – сказал он. – Я проверил, и действительно –
единственная ручка, которую нашли в комнате девушки, та, что лежала возле
кровати, заправлена зелеными чернилами. А они…
Миссис Хаббард продемонстрировала ему почти пустой пузырек.
А потом четко и ясно рассказала о том, что произошло тогда в столовой.
– Я уверена, – закончила она, – что клочок бумаги, который
считали запиской, был вырван из письма. Того, что Селия написала мне вчера, а я
его так и не прочла.
– А что она с ним сделала? Вы не помните?
Миссис Хаббард покачала головой:
– Я оставила ее одну и ушла, у меня было много дел. Должно
быть, она положила письмо в столовой и забыла о нем.
– А кто-то нашел и прочитал… кто-то… – Инспектор осекся. –
Вы понимаете, что это значит? – спросил он. – У меня никак не шел из головы
этот обрывок. Ведь в комнате было полно бумаги, и гораздо естественнее было бы
написать предсмертную записку на целом листе. Значит, кто-то счел возможным
использовать клочок письма, чтобы внушить всем мысль о самоубийстве девушки. –
Он помолчал и медленно продолжил: – А это значит, что произошло…
– Убийство, – сказал Эркюль Пуаро.
Глава 8
Хотя Пуаро и не одобрял английский обычай пить чай в пять
часов дня, считая, что это нарушает правильный режим питания, но для гостей он
все-таки чай устраивал.
Запасливый Джордж извлек по торжественному случаю большие
чашки, коробку лучшего индийского чая, а также водрузил на стол тарелку с
горячими маслеными пышками, хлеб, джем и большой кусок воздушного ароматного
кекса.
Все это было подано для услады инспектора Шарпа, который с
довольным видом откинулся на спинку стула, попивая третью чашку чаю.
– Вы не сердитесь на меня за то, что я свалился вам как снег
на голову, месье Пуаро? Студенты начнут возвращаться в общежитие через час, и я
решил пока что заскочить к вам. Мне нужно будет всех допросить, а, честно
говоря, меня это мало привлекает. Вы с ними общались тогда, вечером, вот я и
подумал: может, вы кое-что мне расскажете, хотя бы про иностранцев?
– Вы считаете, что я хорошо разбираюсь в иностранцах? Но,
мой дорогой, среди них не было ни одного бельгийца!
– Бельгийца? Ах да, конечно! Вы хотите сказать, что раз вы –
бельгиец, то все прочие для вас такие же иностранцы, как и для меня. Но, думаю,
вы не совсем правы. Наверное, вы все-таки лучше меня разбираетесь в европейцах,
хотя индусы и африканцы для вас, возможно, тоже загадка.
– Вы бы лучше обратились к миссис Хаббард. Она несколько
месяцев тесно общалась с ребятами, а она-то прекрасно разбирается в людях.
– Да, она очень умна и проницательна. На нее можно
положиться. Еще мне предстоит побеседовать с хозяйкой пансионата. Утром ее не
было. Ей принадлежит несколько таких пансионатов и студенческих клубов. Похоже,
она не пользуется особой любовью студентов.
Пуаро немного помолчал, а потом спросил:
– Вы ходили в больницу Святой Екатерины?
– Ходил. Главный фармацевт вел себя весьма любезно. Он был
потрясен и расстроен, узнав про Селию.
– Что он о ней говорил?
– Она проработала там без малого год, и ее очень любили. Он
сказал, что девушка была медлительной, но к работе относилась добросовестно. –
Помолчав, инспектор добавил: – Как мы и подозревали, морфий попал в пансионат
из больницы.
– Правда? Это интересно… и довольно странно.
– Это был тартрат морфия. Хранили его в фармакологическом
отделении, в шкафчике с ядами, на верхней полке – среди редко употребляющихся
лекарств. Сейчас больше в ходу инъекции, и поэтому гидрохлорид морфия более
популярен, чем тартрат. Похоже, на лекарства существует такая же мода, как и на
все остальное. Доктора в этом смысле как стадо баранов. Стоит одному объявить
какое-нибудь лекарство панацеей, как остальные ни о чем другом и слышать не
хотят. Конечно, заведующий мне этого не говорил, я сам так считаю. Там же, на
верхней полке, хранятся лекарства, которые пользовались когда-то большим
спросом, а теперь уже давно не прописывают.
– Значит, исчезновение маленького пыльного флакончика
заметили бы не сразу?
– Совершенно верно. Переучет проводится нечасто, в последнее
время тартрат морфия лежит без дела. Пузырька не хватились бы до очередной
ревизии, если бы, конечно, он не понадобился раньше. У всех трех фармацевтов
есть ключи от шкафа с ядами и от шкафа, где хранятся особо опасные лекарства.
Когда им нужно лекарство, они отпирают шкаф, а в напряженные дни (то есть
практически ежедневно) лекарства требуются постоянно, и поэтому шкафы не
запираются до самого конца рабочего дня.
– Кто, кроме Селии, имел к ним доступ?
– Еще две женщины-фармацевта, однако они не имеют никакого
отношения к Хикори-роуд. Одна из них работает в больнице уже четыре года;
вторая пришла несколько недель назад, раньше работала в Девоне, тоже в
больнице, послужной список у нее хороший. Кроме того, есть три старших
провизора, проработавших в больнице Святой Екатерины много лет. Все они имеют,
так сказать, законный доступ к лекарствам. Есть еще старуха поломойка. Она
убирает в аптеке с девяти до десяти часов утра и могла бы стащить флакончик из
шкафа, улучив момент, когда девушки отпускали лекарства покупателям или
готовили препараты для стационарных больных. Но она в больнице уже давно, и
вряд ли это ее рук дело. Санитар тоже заходит за лекарствами, и, конечно же, он
мог потихоньку взять флакончик, но это тоже маловероятно.
