– Вы очень разумный человек, – одобрительно сказал Пуаро. –
А миссис Хаббард сейчас свободна?
– Я вас веду к ней.
– Погодите, – остановил его Пуаро. – Помните, однажды в доме
исчезли лампочки?
– О да, конечно. Но прошло много время. Один… два… три
месяца.
– А где именно исчезли лампочки?
– В холл и, кажется, гостиная. Кто-то решил пошутить. Взял
все лампочки.
– А вы не помните, когда точно это произошло?
Жеронимо приложил руку ко лбу и погрузился в задумчивость.
– Не помню, – сказал он. – Но кажется, это было, когда
приходил полицейский, в феврале…
– Полицейский? А зачем он приходил?
– Он хотел говорить с миссис Николетис о студенте. Очень
плохой студент, пришел из Африки. Не работал. Ходил на бирж труда, получал
пособие, потом находил женщина, и она ходила с мужчины для него. Очень, очень
плохо. Полиция это не любит. Это было, кажется, в Манчестер или Шеффилд.
Поэтому он убежал, но полиция приходила и говорила с миссис Хаббард, а она
сказала, он тут долго не жил, потому что она его не любила и прогоняла.
– Ясно. Они, значит, пытались его выследить?
– Не понимаю.
– Они его искали?
– Да-да, правильно. Они находили его и садили в тюрьму,
потому что он делал женщина проститутка, а делать женщина проститутка нельзя.
Здесь хороший дом. Здесь такое не занимаются.
– И полиция пришла как раз в тот день, когда пропали
лампочки?
– Да. Потому что я включал и свет не горел. И я пошел в
столовая, и там тоже нет лампочки, и я смотрел в ящике, здесь, где запас, и
видел, что они попадались. Поэтому я спускался в кухня и спрашивал Марию, если
она знает, где запас, но она была сердитая, потому что она не любит полицию, и
она говорила, что лампочки не ее работа, и поэтому я приносил свечи.
Идя за Жеронимо по лестнице, Пуаро размышлял над его
рассказом.
Миссис Хаббард была усталой и встревоженной, но, увидев
Пуаро, радостно оживилась. Она тут же протянула ему листок бумаги:
– Я постаралась вспомнить как можно точнее, что за чем идет,
но на сто процентов не ручаюсь. Очень трудно воссоздавать ход событий, когда
прошло столько времени.
– Я вам глубоко благодарен, мадам. А как себя чувствует
миссис Николетис?
– Я дала ей успокоительное и надеюсь, что она заснула. Она
устроила жуткий скандал, услышав об обыске. Отказалась открыть буфет, и
инспектор взломал дверцу. Представляете, оттуда выкатилась масса бутылок!
– Ах-ах-ах! – вежливо посочувствовал Пуаро.
– Теперь мне многое стало понятно, – сказала миссис Хаббард.
– Просто удивительно, как я раньше не догадалась, ведь я видела столько пьяниц
в Сингапуре! Но думаю, вас это мало интересует.
– Меня все интересует, – ответил Пуаро. Он сел и взял в руки
листок, который протянула ему миссис Хаббард. – Ага! – почти тут же воскликнул
он. – Значит, сначала исчез рюкзак.
– Да. Это была пустяковая пропажа, но я совершенно точно
помню, что она произошла до кражи украшений и всего прочего. В доме царила
тогда суматоха, у нас были неприятности из-за одного африканского студента. Он
уехал за день или за два до того, и помнится, я решила, что он испортил рюкзак,
желая отомстить. Он причинил нам довольно много хлопот…
– Да, Жеронимо мне рассказывал. К вам, кажется, наведалась
полиция?
– Верно. К ним пришел запрос из Шеффилда или Бирмингема,
точно не помню. История вообще-то скандальная. Африканец добывал деньги
нечестным путем… Потом его привлекли к суду. Он прожил у нас всего три или
четыре дня. Мне не понравилось его поведение, и я сказала ему, что комната
забронирована и ему придется съехать. Я совсем не удивилась, когда потом к нам
пришла полиция. Конечно, я понятия не имела, куда он делся, но в конце концов
его нашли.
– Это случилось после того, как вы обнаружили рюкзак?
– Вроде бы да… сейчас трудно вспомнить. Дело было так: Лен
Бейтсон собрался путешествовать автостопом, но не мог отыскать рюкзак и поэтому
переполошил весь дом. Потом наконец Жеронимо нашел рюкзак: кто-то разрезал его
на куски и засунул за котел в котельной. Это было так странно! Странно и
бессмысленно, месье Пуаро.
– Да, – согласился Пуаро, – странно и бессмысленно. – Он
поразмыслил и спросил: – Скажите, а лампочки, электрические лампочки исчезли в
тот же самый день, когда к вам нагрянула полиция? Так, по крайней мере, сказал
мне Жеронимо.
– Точно не помню, но кажется, да, потому что я спустилась
вниз с инспектором полиции; мы пошли в гостиную, а там горели свечи. Мы хотели
узнать у Акибомбо, не сообщил ли ему тот африканец, где он собирается
поселиться.
– А кто еще был в гостиной?
– Да, по-моему, почти все. Дело было вечером, часов в шесть.
Я спросила у Жеронимо, почему не горит свет, а он ответил, что лампочки
исчезли. Я поинтересовалась, почему он не вкрутил новые, а он сказал, что у нас
не осталось в запасе ни одной. Ох и разозлилась же я тогда! Я ведь решила, что
кто-то глупо, бессмысленно пошутил. Я восприняла это именно как шутку, и меня
удивило, что в доме нет запасных лампочек, – мы обычно покупаем сразу помногу.
– Лампочки и рюкзак, – задумчиво повторил Пуаро.
– Но мне до сих пор кажется, – сказала миссис Хаббард, – что
Селия не имела отношения ни к рюкзаку, ни к лампочкам. Помните, она упорно
твердила, что не прикасалась к рюкзаку?
– Вы правы. А потом, в скором времени, начались кражи, да?
– Господи, месье Пуаро, вы не представляете, как трудно
сейчас вспомнить… Так, дайте сообразить… дело было в марте… нет, в феврале, в
конце февраля. Да, кажется, Женевьев сказала, что у нее пропал браслет, числа
двадцатого – двадцать пятого, через неделю после истории с лампочками.
– И потом кражи стали совершаться регулярно?
– Да.
– А рюкзак принадлежал Лену Бейтсону?
– Да.
– И он очень рассердился?
– Не судите его слишком строго, – с легкой улыбкой сказала
миссис Хаббард. – У Лена Бейтсона такой характер. Он очень добрый,
великодушный, терпимый, но при этом импульсивный и вспыльчивый мальчик.
– А какой у него был рюкзак?
– Самый обыкновенный.
– Вы не могли бы показать мне похожий?
