– Простите, но мне необходимо делать заявление. Чрезвычайно
важный заявление, проливающий свет на этот печальный трагедия.
– Хорошо, мистер Акибомбо, – покорно сказал инспектор Шарп,
– рассказывайте, я вас слушаю.
Акибомбо предложили стул. Он сел, глядя на обратившихся в
слух инспектора и миссис Хаббард.
– Благодарю вас. Я начинаю?
– Да-да, пожалуйста.
– Видите ли, иногда у меня бывает неприятный ощущение в
области желудок.
– Ай-ай-ай!
– Меня мутит, как выражается мисс Салли, но в
действительности меня не совсем мутит. Я хочу сказать, у меня нет рвота.
Инспектор Шарп с трудом сдерживался, выслушивая эти
медицинские подробности.
– Да-да, – сказал он. – Очень вам сочувствую. Но вы собирались
рассказать…
– Может, это от непривычная пища. У меня здесь, – Акибомбо
точно указал где, – очень наполнено. И еще я думаю, меня мутит потому, что нам
дают мало мясо и много… как это говорится… углеродов.
– Углеводов, – машинально поправил инспектор. – Но я не
понимаю…
– Иногда я пью маленький таблетка, мятный сода, а иногда
порошок для желудок. Что именно – неважно, главное – что из меня сразу выходит
много воздуха. – Мистер Акибомбо весьма реалистично изобразил отрыжку. – После
этого, – он ангельски улыбнулся, – я чувствую себя гораздо лучше, гораздо
лучше.
Лицо инспектора густо побагровело.
Миссис Хаббард повелительно сказала:
– Мы все прекрасно понимаем. Ближе к делу!
– Да. Конечно. Как я говорил, это случалось в начале прошлой
недели… я точно не помню. Макароны были очень хорошие, и я очень много кушал и
потом чувствовал очень плохо. Я пытался работать для моего преподавателя, но
думать, когда здесь, – Акибомбо опять продемонстрировал где, – наполнено, очень
трудно. Это было после ужин, и в гостиной была только Элизабет. Я говорю: «У
тебя есть сода или порошок для желудок? Мой кончился». А она говорит: «Нет. Но,
– говорит она, – я видела у Пат в комод, когда возвращала ей носовой платок. Я
тебе принесу, – говорит она. – Пат не будет сердиться». И она ходила наверх и
приносила мне пузырек. Почти пустой, сода почти нет. Я говорил «спасибо» и шел
в ванную, насыпал в воду почти полный чайный ложка, размешивал и пил.
– Чайную ложку? Чайную ложку! Боже мой!
Инспектор ошалело уставился на Акибомбо. Сержант Кобб
изумленно подался вперед. Миссис Хаббард невнятно пробормотала:
– Распутин!
– Вы проглотили чайную ложку морфия?
– Да, потому, что я думал: там сода.
– Ах, конечно… Но почему с вами ничего не случилось?
– Я потом был болен, серьезно болен. У меня не просто была
изжога. Мой живот очень, очень болел.
– Не понимаю, как вы вообще остались живы!
– Распутин, да и только, – сказала миссис Хаббард. – Того
тоже травили ядом и никак не могли отравить!
Мистер Акибомбо продолжал:
– Потом, когда следующий день мне становилось лучше, я брал
пузырек, в котором сохранялась маленькая слой порошка, и ходил к аптекарю. Я
хотел знать, что такое я принял, от чего мне становилось так плохо?
– И что он сказал?
– Он сказал, чтобы я приходил позже, а когда я приходил, он
говорил: «Ничего удивительного! Это не сода. Это бора… бореный кислота. Вы
можете класть его в глаза, но если пить чайный ложка этот бореный кислота, вы
заболеваете».
– Борная кислота? – остолбенел инспектор. – Но как она
попала в этот пузырек? Черт побери, куда делся морфий? – застонал он.
– У меня голова кругом идет.
– Простите, я продолжаю, – сказал Акибомбо. – Я стал думать…
– Ага, – сказал Шарп. – И что же вы надумали?
– Я думал о мисс Селия и о том, как она умерла; о том, как
кто-то после ее смерти входил в ее комната и оставлял пустой пузырек с морфий и
маленькая записка, говорившая, что она убила себя.
Акибомбо на мгновение умолк, инспектор ободряюще кивнул.
– И я… я говорил: кто мог это сделать? И я думал, что если
это девушка, то это легко, а если парень, то нет, потому что он должен
спускаться по наша лестница и подниматься другая, и кто-то может просыпаться и
видеть или слышать его. И я думал опять и говорил: предположим, это кто-то в
наша половина, но в комнате рядом с мисс Селия… ведь только ее комната соседняя
с наша половина, да? У него балкон, и у нее балкон, и она спит с открытый окно,
потому что это гигиенично. И следовательно, если он большой, сильный и
атлетичный, он может прыгнуть в ее балкон.
– Кто из мальчиков жил рядом с Селией? Кто же, дай бог
памяти? – сказала миссис Хаббард. – Ах да, Нигель и…
– И Лен Бейтсон, – закончил инспектор, притрагиваясь к
бумажному пакетику. – Лен Бейтсон.
– Он очень хороший, очень, – грустно сказал мистер Акибомбо.
– И он мне очень нравится, но мы не можем проникать в глубины человеческой
психологии. Разве нет? Так утверждает современная теория. Мистер Чандра Лал
очень сердился, когда его бореный кислота для глаз исчезался, а когда я
спросил, он сказал, что ему говорили, что бореный кислота брал Лен Бейтсон…
– Значит, морфий, который лежал в ящике Нигеля, заменили
борной кислотой, а потом Патрисия Лейн заменила содой то, что она считала
морфием, но на самом деле в пузырьке была борная кислота… Так-так… Понимаю…
– Но я вам помог, правда? – вежливо спросил мистер Акибомбо.
– Да, конечно, мы вам крайне признательны. Но, пожалуйста,
мистер… м-м… не распространяйтесь больше на эту тему.
– Не беспокойтесь, сэр. Я буду очень осторожным.
Мистер Акибомбо церемонно поклонился и вышел из комнаты.
– Лен Бейтсон! – расстроенно сказала миссис Хаббард. – Ах
нет! Нет!
Шарп взглянул на нее:
– Вам грустно думать, что Лен – убийца?
– Да, мне нравится этот паренек. Характер у него, конечно,
не сахар, но мне казалось, что он очень хороший мальчик.
– Многие преступники с виду хорошие, – возразил Шарп.
Он осторожно развернул пакетик. Миссис Хаббард наклонилась
вперед… На белой бумаге лежали два коротких курчавых рыжих волоска.
– Боже мой! – сказала миссис Хаббард.
