— Разве ваше сердце, господин, не принадлежит Масаго-химэ? Вы же раньше никогда не возвращались к своим женам, а значит, Масаго-химэ для вас особенная, не так ли?
Это было правдой, и Якинахико не знал, что сказать.
— Я Масаго люблю не только за то, что она красивая. А потому, что я восхищаюсь ею. Я душу этой девушки люблю. Душа у нее красивая. Я один у нее на уме, и она готова отдать за меня жизнь. Не думаю, что есть другая такая женщина. Женщина, что готова и умереть за меня.
Внезапно по молодому лицу Унаси пробежала тень. Якинахико сразу уловил, что Унаси чем-то озабочен, и поинтересовался:
— Унаси, ты, может, хочешь что-то сказать мне?
— Нет, господин. Хотел только извиниться, что уже покормил Кэтамару.
Унаси, опустив голову, спустился в трюм. Якинахико неожиданно охватило необъяснимое беспокойство, и он посмотрел на ночное небо. Но звезды как ни в чем не бывало ярко сверкали, а судно продолжало скользить по спокойному морю.
— Господин Якинахико, спасибо. Саке было отменным, — поблагодарил подошедший кормчий.
— Это я тебе признателен, что ты взял меня на корабль.
— Что вы, что вы! — замахал рукой кормчий. — Для меня это честь, что такой знатный человек, как вы, плывет на моем корабле. Вы вот спрашивали, не знает кто какой интересной истории. Я тут вспомнил одну. Не так, чтобы какая-то особенная история, но подумал, может, вас заинтересует.
Кормчий, поставив рядом деревянную чарку, начал свой рассказ. Вокруг собрались еще несколько человек и стали внимательно слушать.
— Было это где-то с полгода назад. Плыла у меня на корабле оса.
— Оса? — удивленно переспросил вернувшийся Унаси.
— Так точно. Большая желтая оса с черными полосками. Сначала один из моих гребцов заметил ее у бочки с водой, удивился и попытался убить, но пчела ловко увернулась и улетела. Но потом вернулась, будто хотела плыть на корабле, и матросы стали пытаться ее поймать. Услышав шум, я вышел посмотреть и увидел, что пчела летает, пытаясь не отдаляться от корабля, как будто ей надо было куда-то плыть. Я на всякий случай сказал: «Если пообещаешь никого не жалить, то разрешу тебе плыть с нами. В доказательство, что понимаешь меня, опиши в воздухе круг». И тут, к нашему удивлению, оса описала несколько кругов. Все были удивлены тому, что оса понимает человеческую речь, разрешили оставить ее на корабле, и стала оса чем-то вроде нашего бога-хранителя.
— А что потом произошло с осой?
— Потом она тихонько, никому не мешая, плыла с нами. Сидела спокойно на палубе и поедала мошек, живущих на корабле. Иногда приближалась к бочке с водой и пила пролившуюся из нее воду.
— Прокатилась задаром! — перебил кто-то рассказ кормчего, и все дружно рассмеялись.
— Путь наш лежал на остров Нахариха, не заходя на Амароми. Когда мы прибыли на Нахариха, оса покинула корабль, перед этим, будто в благодарность, попрощалась, описав несколько кругов в воздухе.
— Вот уж поистине бывают чудеса, — пробормотал Якинахико, и кормчий закивал головой.
— Но удивительно не только это. Слышал я, что на острове Морской змеи, где живет та самая верховная жрица, о которой рассказывал старик, оса ужалила одного человека, и тот умер. И случилось это как раз через некоторое время после того, как наша оса покинула корабль.
— Да это просто случайность, — засомневался Якинахико, но кормчий покачал головой.
— Не думаю, господин Якинахико. Потому как осы эти не водятся на острове Морской змеи. Помните наш разговор о том, что у каждого острова своя особенность: где-то есть морские змеи, где-то нет. Так вот, на острове Морской змеи ос никогда не было. И тогда получается, что оса, плывшая на моем корабле, полетела на остров Морской змеи.
— Хочешь сказать, что целью осы было добраться до острова Морской змеи?
Кормчий покачал головой:
— Ну, не знаю. Правда лишь то, что оса плыла на моем корабле из Ямато.
— Считается, что оса может пролететь за день больше ста километров, так что она вполне могла долететь до острова Морской змеи, — промолвил старик-гребец, что прежде рассказывал об острове.
— Удивительные вещи случаются, — сказал Якинахико, представляя осу, летящую над океаном.
— Это правда, — несколько раз в знак согласия кивнул кормчий.
Луна уже стала клониться к западу, пирушка подошла к концу.
Якинахико, выпивший не одну чарку, в благодушном расположении духа, поддерживаемый Унаси, пошатываясь, отправился в постель, устроенную на корме корабля. Клетку Кэтамару Унаси уже накрыл черной материей.
— Господин, рана на руке не болит? — с беспокойством в голосе спросил Унаси. Якинахико уставился на белую повязку на руке. Кровь больше не сочилась. Завтра уже ничего не останется от раны. У бессмертного Якинахико кровотечение никогда не шло долго и не оставалось даже царапин.
— Все в порядке. — Якинахико спрятал руку за спиной, чтобы Унаси не смог увидеть его рану. — Знаешь, Унаси, говорят, уже завтра мы приплывем на Амароми. Хорошо, что корабль поймал попутный ветер.
— Верно, господин.
Унаси был немногословен. Якинахико вспомнил, что Унаси во время пирушки был подавлен, и забеспокоился.
— Унаси, уж не скрываешь ли ты что-то от меня? — обратился Якинахико к Унаси, но тот лишь упрямо покачал головой.
— Нет, господин. Вы понапрасну тревожитесь.
— Хорошо, если так.
Якинахико пристально посмотрел в миндалевидные глаза Унаси. Унаси был сиротой, и Якинахико подобрал его, когда тому было двенадцать. Унаси стал сопровождать его повсюду. С тех пор прошло семь лет. Унаси вытянулся и стал почти одного роста с Якинахико. Он сделался широк в плечах, руки и ноги его обросли мускулами, голос загрубел. Он все больше походил на взрослого мужчину. Интересно, заметил ли Унаси, что Якинахико за эти семь лет абсолютно не изменился? Печаль пронзила грудь Якинахико, когда он подумал, что когда-нибудь Унаси все равно заподозрит неладное и что не за горами тот день, когда они должны будут расстаться. За те тысячу лет, что он был в человеческом обличии, такой тоски он ни разу не испытывал. И жены, и дети, и слуги, и ястребы — все они умирали раньше него, а он продолжал жить в окружении все новых и новых людей. Он продолжал плодить потомство, всегда один оставаясь в живых. Как же все тщетно! Неожиданно ему стало жутко от собственного тела, и он уставился на пораненную руку при слабом свете свечи.
— Что случилось, господин?
— Унаси, я постарел? — спросил Якинахико молодого слугу.
— Нет, господин, вы даже моложе выглядите, чем когда я вас впервые встретил. Совсем не изменились. Глаз у вас по-прежнему острый, грудь мускулиста, твердость духа вам не только не изменяет, но крепчает с каждым днем. Вы мужчина из мужчин. Прекрасный человек! — сказал Унаси, пытаясь совладать со своими чувствами, и стыдливо опустил взгляд, видимо, решив, что перехвалил хозяина. Застенчивость была еще одним его достоинством.
