Я впервые осознала, каким сильным человеком был Махито. На острове все, повязанные законом, жили в страхе, боясь быть оклеветанными.
«Ах, завтра мы опять увидимся с Махито!» — стоило мне подумать об этом, как я почувствовала радость от того, что завтра будет новый день. Нужно было как-то дожить до того момента, когда снова увижу его лицо. Впервые в жизни я испытала это волнующее чувство.
Мы встречались каждый вечер. Отдав содержимое корзинки Махито, я выбрасывала сверток с песком с обрыва, и мы вместе, болтая, возвращались домой по ночной дороге. Конечно, мы боялись попасться кому-нибудь из жителей острова на глаза.
Мать Махито родила восьмого по счету мальчика. Говорят, что он тоже умер сразу после рождения. Жители острова стали поговаривать, что семейство Морской черепахи и впрямь проклято. В тот день и на следующий Махито не появился. Я оба дня ждала его в уговоренном месте, но он так и не пришел. Выкинув остатки еды, я возвращалась домой. Я выбрасывала еду после большого перерыва, и душа у меня болела от такой расточительности. Махито ждал меня на третий вечер после смерти новорожденного брата. В небе висела полная луна, и я отчетливо смогла увидеть, как ужасно исхудало его лицо. Одежда на нем была в беспорядке, всегда перевязанные травинкой длинные волосы на этот раз просто свисали вдоль плеч. Я приблизилась к нему, переполненная сочувствием.
— Махито, где ты был три дня?
— В Амиидо, на похоронах.
— Как жаль, что так получилось! Как мама?
— Подавлена. Казнит себя за то, что не ела. Говорит, в следующий раз ради ребенка и ради того, чтобы мы могли жить на острове, будет есть все, что я принесу.
— В следующий раз?
— Ну да, когда забеременеет следующим ребенком.
Видно было, как Махито тяжело это говорить. Несомненно, многочисленные беременности подрывали здоровье его матери. Я указала на корзинку. В тот день она была тяжелой.
— Что будем делать с едой?
Махито задумался. Разговор наш затягивался, и я потихоньку оглядывалась по сторонам. Надо было быть начеку: в такую лунную ночь звуки слышались далеко. Я чуть не заплакала от страха, только представив, что кто-то может подсматривать за нами. В узких глазах Махито я видела отблески лунного света.
— Намима, чем выбрасывать, лучше давай сами съедим. Нарушим запрет, зато выживем.
Я отшатнулась от него в удивлении. Махито взял у меня из рук корзинку и открыл крышку. В корзинке, как и сказала Камику, будто специально, половина каждого блюда была оставлена нетронутой: половина куска козлятины, половина супа морской черепахи, половина рыбы. Сестра сказала, что хотела бы отдавать еду мне, но, возможно, она знала, что оставляя еду, спасает семью Махито. Я захотела ему об этом рассказать, но не решилась. И причина была в том, что Камику сказала мне о своей мечте родить от него ребенка. Признаюсь, меня мучила ревность.
— Намима, давай поедим.
Махито не обратил внимания на то, что еды осталась ровно половина. Он насильно запихнул мне в рот кусок козлятины, и сам тоже стал есть, беря пищу руками. Во рту распространился удивительный вкус. Содрогаясь от нового преступления, я даже не могла понять, была ли пища вкусной или нет. Наверняка Махито чувствовал то же самое. Мы, глядя друг другу в глаза, моментально разделались с остатками. Затем отнесли сверток с песком к обрыву и выбросили. Теперь, после того, как мы осмелились съесть пищу Камику, нас ждало наказание. А может быть, еще можно избавиться от содержимого желудка? Во рту все еще чувствовался вкус еды. Меня мучило беспокойство. Махито обхватил мои руки своими большими ладонями.
— Намима, если нас ждет наказание, я все возьму на себя, успокойся!
Но у меня было чувство, что где-то притаилась беда, и так просто все не закончится. Я ничего не смогла ответить ему.
Махито проводил меня до дома. Напуганная тяжестью совершенного преступления, я была подавлена. Мать смотрела на меня, явно желая что-то спросить. Я, естественно, ни о чем ей не рассказала.
Проснувшись на следующее утро, я громко закричала. Моя постель была в крови. Я догадалась, что наконец-то наказание настигло меня и я умру, но пришла мать, увидела, что произошло, и рассмеялась.
— Намима, ты стала женщиной.
У меня, как когда-то у Камику, начались месячные. Я вздохнула с облегчением, но, вспомнив вчерашний вечер, подумала, что между этими двумя событиями все же есть какая-то связь, но вот какая, я совершенно не понимала.
Тот майский день, когда я стала женщиной, был ясным и бодряще-прохладным. Я не находила себе места, пошла на северную часть острова и стала собирать плоды кику, растущие неподалеку от скалы — «Знака». Затем я камнем раздавила их и накрасила ногти на обеих руках красным соком, как мы часто делали с Камику в детстве. Так как никто не собирался праздновать мое вступление во взрослую жизнь, то я решила сделать это одна. Красные ногти переливались на фоне голубого неба и белоснежного песка. Ах, как это было красиво! Подувший свежий морской ветерок ласкал мое лицо. Северная часть острова была самой высокой, и ветер здесь был прохладным и приятным. Я почувствовала, что дышу полной грудью, и подумала, что вдвоем с Махито мне никакое наказание не страшно. Дома мать мельком взглянула на мои красные ногти.
— Что это у тебя с ногтями?
— Да это я плоды кику в руки брала, — вздрогнув, я спрятала руки за спину.
Я оправдывалась, но мать отвела взгляд. Возможно, она догадалась, что я видела красные моти, приготовленные в честь первых месячных Камику. Первой о нашем с Махито предательстве узнала его мать. Возможно, Камику тоже знает. Скоро и моя мать обо всем догадается. А там, глядишь, может дойти и до госпожи Микура и старейшины острова. Мне стало страшно, когда я подумала об этом, но потом вспомнила бодрящее прикосновение ветерка на вершине мыса и успокоилась.
Мы с Махито, нарушая запрет, ежедневно доедали пищу Камику. Продолжалось это до тех пор, пока мать Махито снова не забеременела и ей не потребовалось хорошее питание. Мы оба вытянулись, став выше своих сверстников, и окрепли.
Может быть, благодаря тому, что мы украдкой питались едой Камику, мы и смогли выдержать долгое и тяжелое морское путешествие? А я, кроме того, еще и благополучно родила Яёи на борту маленькой лодки прямо в открытом море. Когда моя жизнь резко изменилась, — вернее сказать, когда я узнала свою истинную судьбу, — мне и в голову не пришло, что это возмездие за неподчинение закону острова. Скорее я верила, что именно благодаря этому ослушанию у меня были силы бороться со своей истинной судьбой.
3
Большие перемены произошли через четыре года. Камику исполнилось семнадцать, Махито — двадцать, а мне шестнадцать лет. Умерла госпожа Микура. Она замертво упала на мысе у Кёидо. Поговаривали, что она наблюдала оттуда, как возвращаются на остров после годового отсутствия корабли с мужчинами на борту. Вроде бы рухнула она на землю как подкошенная и скончалась на месте, видимо, успокоившись в тот момент, когда последний корабль вошел в бухту. Будто по воле судьбы, умерла она на краю того самого обрыва, откуда я сбрасывала свертки с песком, приготовленные Махито. Услышав о кончине госпожи Микура, вместе с чувством большой утраты я почувствовала, можно без преувеличения сказать, и облегчение. Словом, я впервые осознала, что на всем острове именно ее я больше всего уважала и боялась. И вот теперь ее не стало. Тяжкое ли это преступление, что ее отсутствие на острове было для меня радостью? Я хотела поделиться с Махито своими мыслями, но на острове поднялась такая суматоха, что встретиться на глазах у жителей с Махито, который был изгоем, не представлялось возможным. И все же мне позарез нужно было посоветоваться с ним по одному делу.
