– Нет. Три лейкемии, две лимфомы и одна множественная миелома.
Крис покачал головой:
– Вы сошли с ума. Неужели вы серьезно считаете, что можно убивать людей, вызывая у них разные формы рака?
Морс подняла голову и бросила на него жесткий взгляд.
– Я это знаю.
– Ерунда.
– Почему вы так уверены? Вы же не онколог.
Крис фыркнул.
– Не надо быть онкологом, чтобы понять, насколько глупо убивать подобным способом – если это вообще возможно. Даже если преступнику удастся индуцировать опухоль у жертвы, смерть наступит только через несколько лет. Или не наступит вообще. Многие люди живут с лейкемией. И с лимфомами тоже. Даже с миеломой после пересадки костного мозга можно протянуть пять лет. Некоторые пациенты выдерживают по две пересадки и живут по десять лет и более.
– Жертвы умерли в течение восемнадцати месяцев или раньше.
Доктор поднял брови.
– Со дня установления диагноза? Все пациенты?
– Кроме одного. У него была миелома, и он прожил двадцать три месяца после аутологичной пересадки.
– Это агрессивная форма. Чертовски агрессивная.
– Вот именно.
Похоже, Морс хотела, чтобы он сам пришел к такому выводу.
– А пациенты… они состояли в браке с богатыми людьми?
– Не просто с богатыми. С очень богатыми.
– И выжившие супруги являлись клиентами одного адвоката?
Морс покачала головой:
– Я так не утверждала. Я сказала, они занимались бизнесом с этим адвокатом, причем после смерти супругов. Как правило, это крупные сделки, никак не связанные с его юридическим профилем.
Крис кивнул, но его мысли по-прежнему занимала медицина.
– Не хочу вдаваться в технические тонкости, но даже если бы все пациенты умерли от лейкемии, речь все равно бы шла о заболеваниях совершенно разной этиологии. Я уже не говорю о том, что процесс формирования опухоли до сих пор плохо изучен. Это относится и к лимфомам. А здесь мы имеем дело с абсолютно непохожими группами клеток – эритроидами и бета-клетками, – канцерогенез которых практически неизвестен. Единственное, что объединяет описанные вами случаи, – быстрота протекания болезни. В остальном они отличаются друг от друга так же резко, как рак поджелудочной железы и саркома кожи. И если лучшие онкологи мира не знают, что вызывает данные болезни, кто может намеренно использовать их как орудие убийства?
– Лейкемию вызывает радиация, – сухо заметила Морс. – Не надо быть гением, чтобы наградить кого-то раком.
Она права, подумал Крис. Многие выжившие после Хиросимы и Чернобыля умерли позднее от лейкемии. Мария Кюри скончалась от болезни, вызванной опытами с радием. Даже тупым орудием можно нанести сложнейшие виды повреждений. Доктор задумался о том, у кого есть доступ к гамма-радиации. Например, у врачей, дантистов, ветеринаров или даже техников, обслуживающих рентгеновские установки или работающих с радиоактивными изотопами для лучевой терапии. Версия агента Морс не так уж беспочвенна. Но ее исходная посылка по-прежнему казалась ему дикой.
– Кстати, это уже делалось раньше, – добавила Морс.
– Что именно?
– В конце тридцатых нацисты ставили опыты по стерилизации больших групп евреев, причем без их ведома. Людей просили сесть за стол и заполнить какие-то анкеты, на что требовалось около пятнадцати минут. В это время на их гениталии с трех сторон направлялся мощный поток гамма-лучей. Опыты были удачными.
– Господи Иисусе!
– Почему бы не проделать то же самое с посетителем, явившимся, например, в офис к адвокату? Или в кабинет дантиста?
Крис крепче нажал на педали, но промолчал.
– Вы, разумеется, знаете, что в исследовательских лабораториях ученые специально вызывают рак у животных?
– Да, для этого им вводят канцерогенные химикалии. Но их легко проследить, агент Морс. Я имею в виду – после вскрытия.
Она бросила на него скептический взгляд.
– Если бы. Но вы сами сказали, что от рака умирают не сразу. Через восемнадцать месяцев все следы канцерогенов могут улетучиться. Возьмите хоть бензол.
Крис нахмурился.
– Бензол вызывает рак легких?
– А также лейкемию и миелому, – дополнила она. – Это доказали после обследования заводских рабочих, отравившихся бензолом в Огайо и в Китае.
Она хорошо подготовилась, подумал Крис. Или кто-то подготовил ее.
– Вы получили результаты токсикологических анализов после смерти жертв?
– Они не проводились.
Доктор удивился:
– Почему?
– Несколько тел кремировали до того, как у нас возникли подозрения.
– Обычная практика.
– В других случаях мы не сумели добиться разрешения на эксгумацию.
– Но почему?
– Это сложно.
Крис уловил нотку фальши.
– Бросьте, агент Морс. Если агенты ФБР намерены провести судмедэкспертизу, они это делают. Как насчет семей умерших? Они что-нибудь заподозрили? Поэтому вы начали расследование? Или все дело в вашей сестре?
Впереди два больших мотоцикла дали левый разворот, блеснув огоньками сквозь дождь.
– Есть семьи, у которых сразу возникли подозрения.
– Несмотря на то что их родные умерли от рака?
– Да. Мужья многих жертв были редкими мерзавцами.
Понятное дело.
– И все жертвы хотели развестись?
– Нет. Они не подавали на развод.
– Значит, это сделали их мужья?
Морс снова посмотрела на доктора.
– Мужья тоже не подавали.
– Но что происходило, черт возьми? Они просто консультировались с адвокатом?
– Вот именно. Мы полагаем, в каждом случае бывает всего одна консультация, иногда две. Адвокат подыскивает богатых клиентов, которые в случае развода теряют большие деньги. Или опеку над детьми. Когда становится ясно, что такой клиент по-настоящему ненавидит супругу и готов пойти на все, он предлагает особые услуги.
– Любопытная версия. И вы можете доказать?
– Пока нет. Адвокат очень осторожен. Его трудно поймать за руку.
Крис недоверчиво покачал головой:
– Вы не можете доказать ни существования убийцы, ни самих преступлений. Гипотезы основаны на одних предположениях.
– И на словах моей сестры.
– Которые она произнесла на смертном одре, после сильного удара.
На лице женщины застыли вызов и упрямство.
– Не хочу вас обидеть, – продолжал Крис. – Поверьте, я сочувствую вашей потере. Мне часто приходилось быть свидетелем подобных трагедий, и я понимаю, как это тяжело.
