Лорел согласно кивнула. Удивительно, но когда запахло керосином, Остер четко определил приоритеты, а Уоррен, похоже, совсем запутался.
Кайл бросил письмо на пол и посмотрел Уоррену в глаза:
– Хочешь правды, приятель? Тогда слушай. Мы с Видой хотели перевести стрелки на тебя. Вот почему боны оказались в твоем доме. Но все происходит слишком быстро, и сейчас единственный способ спасти свою шкуру – избавиться от улик. Всех. Срочно. Гроссбухи нужно уничтожить, боны – тоже.
Деловитый тон, казалось, пробил брешь в Уорреновском сарказме.
– И как мы это сделаем? – спросил Уоррен.
– Пойдем к ручью за домом и устроим небольшой костер. А боны я заберу с собой и спрячу.
Уоррен рассмеялся:
– Окажешь мне услугу, да? Избавишь меня от улик в двести тысяч долларов!
– Хочешь оставить их себе? Все это представление только из-за них?
– Я хочу знать, что они здесь вообще делают!
Кайл начал объяснять ему как маленькому ребенку.
– Я уже сказал тебе, Уоррен. Я положил их сюда на прошлой неделе – вместе с бухгалтерскими книгами, – чтобы сделать тебя виноватым за то, что происходило в клинике. Вот и все. Конец истории.
Когда Уоррен не ответил, Кайл повернулся к Лорел:
– Что, черт возьми, с ним случилось?
– Он ничего не хочет слышать.
Кайл похлопал Уоррена по плечу:
– Хочешь знать мои секреты? Я трахал Шэннон Йенсен, понятно? Кризис среднего возраста. Но Вида меня застукала, и я бросил Шэннон. Но у меня нет и не было никаких планов насчет твоей жены. – Кайл взглянул на Лорел, а затем продолжил дрожащим от страха голосом: – Мы стоим на краю пропасти, партнер. Ты не представляешь, какие у них карательные меры. Я говорю о пятидесяти годах в тюрьме и миллионах долларов штрафа. Десятках миллионов. После такого в жизни не останется ни единого шанса. Нам нужно позаботиться друг о друге.
Холодное презрение блеснуло в глазах Уоррена.
– Вроде того, как ты заботился обо мне все это время?
Кайл разочарованно застонал:
– Дружище… большей частью в жизни каждый сам за себя. Но иногда просто необходимо сплотиться. Мы должны держаться вместе, иначе нас поодиночке перевешают, верно? Это еще Бенджамин Франклин сказал.
– У него были другие обстоятельства.
– Какая разница, суть-то одна. Ну давай, дружище, не будь дураком.
– А я и есть дурак. И всегда им был, – ответил Уоррен, поджимая губы и отводя глаза.
Лорел попыталась прочитать что-либо по его лицу, но старая система определения настроения мужа дала сбой – понять, как рассуждает «новая версия» Уоррена, было невозможно. Он переводил взгляд с Лорел на Остера, словно выбирая меньшее из зол.
– Пусть решит компьютер, – произнес он наконец. – Я доверяю только ему. Если выяснится, что дружок Лорел по переписке – это не ты, то я тебя отпущу.
Остер несколько секунд смотрел на младшего партнера.
– Ты ненормальный, если думаешь, что я стану ждать. Я не собираюсь провести остаток своих дней в тюрьме только потому, что жена тебе изменяет. Лучше пристрели меня.
Он повернулся и пошел в сторону прихожей – возможно, чтобы заглянуть в убежище.
Уоррен поднял револьвер и с громким щелчком взвел курок.
– Что ж, ты выбрал.
Остер сделал два шага и обернулся. Его лицо исказилось от напряжения, на глаза набежали слезы.
– Ты хочешь покончить с собой, – произнес он. – Что ж, замечательно. Но почему ты тянешь за собой меня?
– Потому, что мы партнеры, – ответил Уоррен с ироничной улыбкой, – и все делим пополам, понятно?
Глава 13
В очереди к кассе банка «Юнион плантерс» Нелл внезапно охватило предчувствие, сильное до тошноты. Она не знала, как это назвать: предвидением, телепатией, мандражом или еще как-нибудь; просто чувствовала – в офисе происходит что-то ужасное. Вида вела себя странно, с опозданием осознала Нелл. Отсроченная реакция, вроде того как человек умирает ночью от удара, полученного днем. А что сыграло роль удара в этом случае? Спокойствие.
Вида была слишком спокойна.
Все шло наперекосяк, а она шутила – совсем как усталый гробовщик на похоронах. Нелл поспешила к машине, выехала на параллельную шоссе дорогу и пересекла Двадцать четвертую автостраду, чтобы попасть на бульвар Одюбон, и повернула на парковку для сотрудников клиники, на которой почти не было машин, если не считать «ягуар» доктора Остера и старенький «понтиак» Виды. Нелл подбежала к задней двери офиса, но та оказалась заперта. Нелл открыла замок своим ключом и проскользнула в коридор.
Сквозь чуть приоткрытую дверь в приемную номер шесть Нелл разглядела ноги в чулках, свисающие со смотрового стола. «Значит, в клинике еще есть пациенты», – подумала она. Все сотрудники куда-то подевались. Проходя мимо рентгеновского кабинета, Нелл заглянула в него, но Шерри там не было. Ни одной живой души не было и в лаборатории. Никаких признаков Джанел, а свет выключен. Правда, аппараты для проведения анализа крови работали.
По спине Нелл пробежал холодок, а плечи дернулись, словно от удара током. Здание казалось совсем чужим, как будто бы она вошла не к себе в клинику, а в похожую на нее. «Дома возле больницы все такие одинаковые», – подумала она. В отличие от близлежащих «современных» зданий-коробок с плоскими, залитыми гудроном кровлями клинику доктора Остера венчала четырехскатная крыша со слуховыми окнами.
Внезапно Нелл поняла, что ее тревожит. Молчали компьютеры. Всегда, когда она заходила в офис, компьютеры работали. Без их ровного, успокаивающего гудения помещение казалось совсем чужим. Они делали здание живым, а сейчас все словно вымерло.
В клинике всегда пахло медицинским спиртом, но чем ближе Нелл подходила к регистратуре, тем резче становился запах. Воняло еще чем-то…
Бензином.
Она прошла через арку к регистратуре и увидела сестру, склонившуюся над выдвинутым ящиком с картотекой. Вида поливала документы какой-то жидкостью. Спиртом. Медицинским спиртом из коричневой бутыли – такие емкости использовались в приемных клиники. Двадцать шкафов с документами стояли открытыми.
– Ви? – тихо позвала Нелл.
Вида резко обернулась и отпрянула от ящика, но, завидев младшую сестру, успокоилась.
– Что ты делаешь? – спросила Нелл.
– Важное дело, милая. Все нужно делать мигом, как говаривал Элвис.
– Что?
Вида рассмеялась:
– Иногда я забываю, насколько ты моложе меня.
– Совсем ненамного, – заметила Нелл, которой вдруг стало очень страшно.
– На целую жизнь, малышка. По-моему, я велела тебе уносить ноги.
