– Кто об этом узнал?
Лорел с трудом приподнялась и села. Лицо Уоррена скрывал монитор, но она надеялась поймать взгляд мужа. Последние сомнения рухнули. Зло, которое спало в тени их распадающегося брака, выползло на свет. Ей показалось, будто бы она каждый день ходила мимо обветшалого дома, отводя от него взгляд, хотя знала – внутри прячется нечто темное и прожорливое.
– Разве это так важно? – спросил Дэнни.
– Послушайте, может, я и болен, но пока еще в здравом рассудке, – ответил Уоррен. – Опухоль находится в стволе головного мозга, а не в его коре. По крайней мере, пока.
«Ствол головного мозга? – подумала Лорел. – Кора? У него опухоль мозга?» Воспоминания нахлынули на нее, ошеломив: появилось объяснение и нездоровому жирку на обычно стройных и мускулистых бедрах мужа, и странной шишке на шее сзади… Гормоны…
– Вы специалист в медицине, – продолжил Дэнни, – но только посмотрите, что сейчас делаете. Уоррен Шилдс, который тренировал вместе со мной команду, так бы никогда не поступил. И уравновешенный, рассудительный врач, которого я учил летать, тоже.
– Вы уверены? Знаете, любого можно довести до срыва. У каждого есть предел прочности. И в конце концов, человек отвечает ударом на удар.
– Уоррен, вы говорите о Лорел?
– Конечно.
– Полагаю, что основная проблема не в ней. Эта штука заставляет вас видеть все в искаженном свете.
Память услужливо подсовывала Лорел новые и новые воспоминания: гонки, с которых Уоррен возвращался без призов; то, что он забывал позвонить домой; необычная сдержанность с детьми; несвойственные ему приступы сентиментальности…
– Я расскажу вам об «этой штуке», как вы ее назвали, – произнес Уоррен. – Я долго размышлял, Дэнни. Думал о своих пациентах, которые умерли. В основном старики. Но не все. Оглядываясь назад, я пытаюсь вспомнить: может, молодые были как-то отмечены? Или что-то совершили и навлекли на себя гибель? Нет. Просто в один прекрасный день Бог или Судьба заявили: «Я не позволю тебе быть счастливым. Не пошлю тебе детей. Не дам прожить следующий день. Отниму у тебя способность двигаться».
– Уоррен…
– Нет, слушайте. Это важно. Всю свою жизнь я пытался верить в то, что есть высшая справедливость, какое-то божественное провидение или предназначение. Но больше не могу. Я видел, как лучшие из лучших становятся калеками или погибают, не достигнув тридцати, сорока… Я знаю, как младенцы умирают от лейкемии, от заразных болезней, истекая кровью, которая льется из ушей и глаз. Мне знакомы страшные врожденные дефекты. Я искал причину, какую-то закономерность, которая могла бы это объяснить. Все впустую. Ее нет. Как и у всех докторов, у меня срабатывал механизм отрицания, но только до тех пор, пока я не заболел сам. Рак сорвал с моих глаз шоры, Дэнни. Я хожу на похороны и слушаю, как самодовольные священники вещают скорбящим людям о замысле Божьем. Какая ложь! Всю жизнь я следовал правилам. Не переступал черту, подавал бедным, соблюдал заповеди… и все напрасно. Только не говорите мне об Иове Многострадальном, ладно? Если Господь испытывает меня, убивая… Это все равно что сказать: чтобы спасти деревню, надо ее уничтожить. Слишком жестокая шутка. И о том, что в загробной жизни все зачтется, тоже не надо. Знаете почему? Царство небесное не стоит агонии бессмысленно умирающего ребенка. Я не хочу сидеть по правую руку Господа, который мучает детей или безучастно позволяет их мучить. Свобода воли, черт подери! Я не выбирал смерть в тридцать семь! Бог так распорядился, майор. Мы ищем смысл там, где его нет потому, что нас пугает слепой случай. Мы не хотим с ним мириться. А я смирился. И как только это сделаешь, то уже никогда не взглянешь на мир прежними глазами.
Лорел чувствовала, что ее все дальше уносит от реальности. Она ни разу не слышала, чтобы Уоррен так много говорил о Боге за пределами церкви. Тирада мужа о бессмысленности веры сбила ее с толку. Скрытая за словами неумолимая правда, которая должна была изменить ее жизнь почти так же сильно, как раньше изменила жизнь Уоррена, потрясла Лорел до глубины души. Неизлечимый рак мозга.
– Дружище, – помолчав, сказал Дэнни, – я слышал точно такие же рассуждения на полях боевых действий. Только, даже если вы правы, это не означает, что у принимаемых решений не будет последствий. На самом деле, если вы так видите мир, нужно действовать куда осторожнее. Ведь божественное провидение не уравняет чаши весов. Понимаете? Придется все исправлять самому. Или, по крайней мере, сделать что сможешь.
Монитор скрывал почти все лицо Уоррена, но Лорел увидела, что муж кивнул.
– Именно это я и делаю, Дэнни. Уравниваю чаши весов.
– Каким образом?
– Вы думаете, я позволю, чтобы она растила моего сына и дочь? Воспитание детей – священная обязанность. Я не могу доверять этой женщине.
Лорел почувствовала, что сквозь потрясение пробиваются страх и стыд.
– У вас есть другие варианты?
– Сейчас-то я их и обдумываю.
– Может, поделитесь со мной?
Снова долгое молчание перед ответом.
– Вам не понять. Ведь вы смотрите на вещи по старинке.
Лорел никогда ни слышала такого безнадежного голоса. Весь последний год Уоррен изо дня в день притворялся перед ней и детьми, изображал здорового человека.
– Возможно, дружище, я вас удивлю, – возразил Дэнни. – Хотите поговорить о случайности? Я видел парней моложе двадцати лет, которые умирали ни за что, от пуль или под минометным обстрелом, порой – по вине своих. Я слышал, как солдаты кричали в брюхе вертолета, и не было никакой надежды, что мы доберемся до полевого госпиталя, пока они живы. Они взывали не к Господу, док. И не к отцу. Они звали маму. Потому что знали: никто на свете не любит их сильнее, чем мама. Даже Бог, если только он есть. Слышите, Уоррен? Не важно, как крепко вы любите Гранта и Бет: когда придет беда, они будут звать маму. А беда уже здесь, правда? Их папа умирает. Неужели вы хотите оставить ребятишек на чужих людей, а не на мать? Мне все равно, что вы злитесь. Мне безразлично, чем она провинилась перед вами. Вашим детям тоже будет на это плевать. Знаю, мои слова вам не по вкусу, но любовь – жестокая штука. По сравнению с ней поле боя кажется мирным уголком.
– Я слышу, – тихо вымолвил Уоррен. – Но не могу принять. Трудно объяснить почему.
– Попытайтесь. Мы никуда не торопимся.
Лорел увидела, как Уоррен сгорбился, но по-прежнему не видела его глаз. Неужели Дэнни лжет и вооруженные полицейские уже готовятся взять дом штурмом? Она готовилась к любому повороту событий. Прежде всего нужно бежать за Бет, хотя Лорел сомневалась, что сумеет со связанными ногами добраться до дочери.
– В детстве у меня была собака, – начал Уоррен. – Я вам не рассказывал?
– Нет.
Лорел смутно помнила, что Уоррен говорил ей о собаке, но никогда не вдавался в подробности. Вообще-то первый и последний раз он упомянул о своем питомце в тот день, когда согласился купить детям Кристи.
