Лорел попыталась поставить себя на его место, понять, что он чувствует, зная о неизбежности скорой утраты всего, включая детей. Уоррен прав: это невозможно.
– Хорошо, ты скрывал свой диагноз от пациентов. Или от Кайла. Но почему ты не признался мне? Только мне? Ты же знаешь, я бы никому не сказала. Я бы помогала тебе во всем, что бы тебе ни понадобилось. Например, ездить на лечение…
Его голова снова исчезла за монитором.
– Я думал об этом. Но что бы ты могла сделать? Только бы жалела меня и беспокоилась о будущем. Первого бы я не вынес и потому решил посвятить каждую отпущенную мне минуту, чтобы не произошло второго. Видишь? Не было смысла.
Лорел хотелось исхлестать себя плетью до крови.
Внезапно Уоррен поднялся и вышел из-за стола. Он остановился в проеме между кабинетом и гостиной. Лорел редко видела мужа небритым; темная щетина придавала ему по-настоящему отчаявшийся вид. Уоррен выглядел отдаленным подобием себя самого, каким-то троюродным братом, с которым она когда-то встретилась и с тех пор успела забыть.
– Брак проходит через все круги ада, если один из партнеров умирает, – сказал он. – Люди бросают друг друга, если кто-то из них заболел. Разводятся. У них появляются сексуальные проблемы – не те, о которых ты подумала. Иногда больной супруг хочет секса, а другому даже мысль об этом противна. Он не может вступать в интимные отношения с полумертвецом, который когда-то был желанным возлюбленным. Мы все испытываем сильное отвращение к смерти и болезням. Я хотел, чтобы ты не думала об этом, по крайней мере пока есть возможность. Хотел сделать все, что от меня зависит.
Уоррен сжал кулаки.
– Как?
Он смотрел немигающим взглядом.
– Подумай.
Лорел растерялась. Она еще не поняла логических правил мира, где смерть безжалостна и неотвратима.
– Не знаю.
– Ты спрашивала, зачем мне оружие.
У нее засосало под ложечкой.
– О Господи! Уоррен, ты бы не сделал этого!
– Думаешь, я хотел остаться в памяти сына безволосым скелетом, который испражняется под себя и не способен самостоятельно поднести ко рту ложку? Оболочкой человека, лишенной речи и памяти? Нет, спасибо.
– Не говори так, пожалуйста.
– А что? Хочешь сделать вид, что все кончилось бы по-другому?
– Не могу поверить, что тебе пришлось справляться с этим в одиночку.
– Лорел, любой человек остается наедине с болезнью. Иногда рядом люди, только и всего. Никто не может по-настоящему помочь.
– Ты ошибаешься, – возразила она, надеясь, что ее убежденность не слишком наивна. – Ты должен разрешить кому-то тебе помочь. Должен хотеть, чтобы тебе помогли.
На лице Уоррена появилось выражение почти мальчишеской робости.
– Ну… я не так устроен.
– Знаю. Может, пора меняться? Хоть чуточку?
– Не могу. Я должен разобраться с этим сам.
– Как сейчас? Посмотри на меня, Уоррен. Это безумие.
– Нет. Я просто не предвидел твоего предательства. А ведь должен был. Но я был занят. Разве не смешно? Я тратил последние месяцы жизни на то, чтобы обеспечить женщину, которая давно меня разлюбила.
– Это неправда.
Он снова посмотрел на нее взглядом человека, лишенного всех иллюзий.
– Неужели?
– Я всегда тебя любила, Уоррен. Мне хотелось, чтобы ты раскрылся, позволил любить себя, а ты не мог. Это не твоя вина… Думаю, отец хотел сделать из тебя крутого парня и так хорошо потрудился, что ты просто не умеешь быть мягким и беззащитным. А когда заковываешь себя в такую кольчугу, любовь не может проникнуть внутрь.
– Или выйти наружу. Так?
Она печально кивнула.
– И что теперь?
Лорел опустила голову, пытаясь подобрать нужные слова, объяснить, что она чувствует.
– Не знаю. Нам нужно объединиться и вместе противостоять твоей болезни.
Он рассмеялся:
– А ты все не сдаешься, да? Никак не перестанешь притворяться, что мир на самом деле не такой, какой он есть?
– Пока живешь, надо надеяться. Банально, не спорю, но я в это верю. И, видит Бог, ты настоящий боец.
Уоррен провел ребром ладони, как ножом, по горлу.
– Было бы чудом победить рак, Лорел. На земле есть люди, которые заслуживают чудес гораздо больше, чем я. Да и чем бы все закончилось? Ты любишь другого.
Не в силах больше лгать, она посмотрела ему в глаза.
– Я не знаю. Чувствую, будто мир перевернулся. Я ведь не подозревала, что происходит.
– Значит, теперь, когда ты знаешь, что я умираю, ты меня снова любишь?
Что она могла ответить?
Уоррен наклонил голову, словно прислушиваясь к тихим, еле различимым звукам.
– Слишком поздно. Сейчас я это понимаю. Вначале еще есть какие-то возможности, но потом исчезают и они. Если ты не успел ничего предпринять, пока дверь открыта, она может захлопнуться навсегда. Такова жизнь. Если о чем-то мечтаешь в молодости, лучше действовать сразу, иначе все шансы будут потеряны. В тридцать пять уже не установить мировой рекорд в спринте, не стать рок-звездой или профессиональным бейсболистом в сорок пять.
– Мы говорим не о детских мечтах! – взорвалась Лорел, неожиданно рассердившись. – Мы говорим о браке! О двух замечательных детях!
– Правильно. Мы говорим о семье. О доверии, помнишь?
Она с надеждой посмотрела на мужа, но на лице Уоррена застыла маска безжалостного осуждения.
– Нельзя вновь ступить в священный круг после того, как ты покинула его, чтобы прелюбодействовать с другим мужчиной, – произнес он, подняв руку и указывая на Лорел, словно судья-пуританин. – Ты принесла его семя в наш дом. В дом, который я построил, чтобы защитить тебя и детей. Ты принесла этого мужчину внутри своего тела. И получала от этого удовольствие! Признайся!
– Нет.
Уоррен шагнул к дивану и сунул руку в карман.
– Не лги. Мы покончили с обманом. Просто скажи правду.
– Я ничего не делала.
– Он надевал презерватив?
– Я тебе не изменяла!
– Врунья! – Еще один шаг к дивану. – Меня от тебя тошнит!
Она посмотрела мимо него, на спящую Бет, ища силы, чтобы продолжать лгать. Лгать во спасение.
– Я никогда не предавала тебя, Уоррен. У меня была куча возможностей, но я тебе не изменяла.
Он высоко поднял руку, словно замахиваясь.
– Лгунья! Шлюха!
Лорел закрыла глаза, ожидая удара.
– Вставай! – проревел Уоррен.
