– Тебе не удастся убедить меня в том, что эта девочка своими руками убила шестерых мужчин, – заявляет Шон.
Я внимательно всматриваюсь в фотографию, выискивая симптомы склонности к насилию, – как будто такие вещи можно увидеть невооруженным глазом. Глаза у Эванджелины Питре глубоко посаженные и темные, резко контрастирующие с бледной кожей. Она не лишена привлекательности, но в лице ее заметна некоторая настороженность, как у бездомной кошки, которая ожидает пинка перед тем, как получить кусочек колбасы.
– Ее отец был полицейским отдела по расследованию убийств, – продолжаю я. – Поэтому мы не можем даже предположить, какими знаниями и навыками она обладает.
– И ты полагаешь, что эта девочка убивает растлителей от имени тех, кого они насиловали? Наказывает их?
– Знаешь, все действительно может быть настолько просто. А возможно, и нет. Питре может убивать их, и при этом никто из членов группы не подозревает о том, что она делает. Однако интуиция подсказывает мне нечто совсем иное.
Шон недовольно кривится.
– А моя интуиция подсказывает, что весь этот чертов план разработал не кто иной, как Натан Малик. Питре могла собрать слюну, чтобы потом смазать ею следы укусов. Она могла даже нажимать на курок – при условии, что умеет стрелять. Но откуда взялась идея использовать человеческий череп, чтобы оставить эти самые следы укусов? Нет, характер совершения преступлений как-то не вяжется с этой цыпочкой. Черт, да она даже не закончила среднюю школу.
– Я согласна, о'кей? Но это вовсе не означает, что вдохновителем и организатором был именно Малик. Это могла быть любая женщина из этой группы. Или все они вместе.
– Ты забываешь о предсмертной записке Маргарет Лавинь, – напоминает Шон. – «Да простит меня Господь. Погиб невинный человек». Малик манипулировал этими женщинами, Кэт. Он управлял ими, как роботами, использовал их чувства и эмоции в своих целях.
– Вероятно, он знал о том, что происходит, – уступаю я. – Но это отнюдь не значит, что он планировал убийства или помогал осуществить их.
На лице Шона написано недовольство и разочарование.
– Почему ты так отчаянно, буквально с пеной у рта защищаешь его?
– Потому что Малик делал все, что мог, чтобы помочь женщинам, попавшим в страшную беду. Женщинам, спасти которых не мог больше никто, потому что никто не знал, как это сделать.
Шон вздыхает.
– Мы можем спорить всю ночь напролет. Но что мы будем делать?
– Я уже объяснила тебе. Я хочу поговорить с Питре.
– Ты хочешь отправиться к этой женщине в одиночку и…
– Не в одиночку. С тобой.
– Без прикрытия.
– Ты и есть мое прикрытие.
В полном отчаянии он разводит руками.
– Ты хочешь встретиться практически в одиночку и поговорить с женщиной, которую подозреваешь в том, что она зверски убила шестерых мужчин?
– Именно так. Нам не грозит ни малейшая опасность. Она убивает только тех, кто насилует детей, а не простых полицейских.
– Отчим Маргарет Лавинь никого не насиловал, но он мертв так же, как и остальные пять жертв.
– То убийство было явно совершено по ошибке, спровоцированной ложными воспоминаниями Маргарет Лавинь.
Шон кивает с таким видом, словно я подтверждаю его точку зрения.
– Ну да. А кто же тогда убил доктора Малика? Кто положил ему на колени череп? Члены Клуба борьбы с облысением?
– Я надеюсь, что Эванджелина Питре скажет нам это.
Шон не отвечает. Он пристально смотрит на меня, но явно не видит.
– В чем дело? – спрашиваю я, догадываясь, что его посетила очередная идея. – Что ты надумал?
– Может быть, ничего. Подожди минутку.
Шон достает сотовый и набирает какой-то номер. Он звонит в полицейский участок района Секонд-Дистрикт, в отделе по расследованию убийств которого работал Квентин Баптист, и просит соединить его с О'Нейлом ДеНуа – детективом, о котором я никогда не слышала.
– Кто это? – шепотом спрашиваю я.
– Напарник Баптиста. Алло? О'Нейл? Это Шон Риган. Мне нужно спросить у тебя кое-что относительно Баптиста. Строго между нами… Да, я помню, что работаю в оперативной группе. Но Бюро не узнает об этом нашем разговоре, договорились? Квентин, случайно, не носил с собой незарегистрированное оружие? Слушай, приятель, это чертовски серьезно… Да? – Шон кивает мне, и на лице у него появляется выражение удивления и недоверия. – Какого калибра? Спасибо, дружище. Я твой должник… Я знаю, что ты не забудешь об этом.
Шон прячет телефон, лицо у него бледное.
– Квентин Баптист иногда носил с собой револьвер тридцать второго калибра производства компании «Чартер Армз».
У меня холодеют руки.
– О господи! – Я смотрю на фотографию Эванджелины Питре и вдруг не хочу признаваться самой себе в том, что мне и так уже известно. Она действительно убийца.
– Почему ты не хочешь привлечь к этому делу оперативную группу? – недоумевает Шон. – Неужели тебе непременно нужно в одиночку раскрыть его?
Не веря своим ушам, я во все глаза смотрю на него.
– Шон, я лишь оцениваю вероятность такого рода развития событий. Проклятье! Да я вовсе не хочу, чтобы это дело было раскрыто.
– Почему?
– Потому что не уверена в том, что человек, который стоит за этими убийствами, должен сесть в тюрьму. Пока, во всяком случае.
От удивления он лишается дара речи.
– Ты, должно быть, шутишь.
– Нисколько.
– Убито шесть человек!
– Это растлители малолетних. Все, кроме одного.
– За сексуальное насилие не приговаривают к смертной казни.
– Может, и зря. В случае с рецидивистами эта мера уж точно не помешала бы.
Он медленно качает головой.
– Такие вопросы должна решать законодательная власть. А потом судья и присяжные, если подобный закон будет принят.
– Законодатели не осознают значимости такого преступления. Послушай, всего несколько часов назад я убила Билли Нила, и это не вызвало у тебя протеста.
– Это совсем другое дело! Он насиловал тебя. А потом намеревался убить.
– Согласна. Но растлители малолетних не просто совершают насилие, Шон. Они совершают убийство. Жертвы продолжают ходить и разговаривать, и мы думаем, что они живы и с ними все в порядке. Но души их мертвы. И в этом доктор Малик был прав.
Шон наклоняется ко мне через стол.
– Ты принимаешь все это слишком близко к сердцу, чтобы судить объективно.
И снова я повторяю слова, услышанные от Малика.
