«Разумеется, – думаю я, ощущая странное негодование и даже обиду. – Единственным телефонным звонком феодальный барон восстанавливает порядок в своей вселенной».
– Когда вы вернулись?
– В тысяча девятьсот восемьдесят третьем.
– И с тех пор никуда не выезжали отсюда?
– Разве что ненадолго. Иногда мне кажется, что этот остров похож на тюрьму. Когда люди выходят из «Анголы», кажется, что они будут счастливы. Но они чувствуют себя потерянными. После стольких лет, проведенных за решеткой, им неуютно без нее, они не знают, как себя вести. И поэтому совершают новое преступление, чтобы вновь оказаться в тюрьме. И остров такой же. Отсюда уезжают многие, но рано или поздно они возвращаются.
Как и я? Неужели все дороги ведут сюда?
– У вас красивые волосы, – продолжает Луиза. – Даже это напоминает мне о Люке.
– Папа говорил о войне с кем-нибудь еще, кроме Джесси?
– По-моему, иногда с доктором Кейджем в Натчесе. Это врач, который выписывал ему лекарства. Доктор Кейдж – добрый и достойный человек. Я видела его пару раз. Он любит и умеет слушать людей.
Я припоминаю, что Пирли тоже упоминала доктора Кейджа.
– Единственная вещь, которая, по моему разумению, может хоть как-то помочь вам, это его дневник.
Сердце у меня начинает учащенно биться.
– Дневник?
– Собственно, это не совсем дневник. Это нечто вроде альбома для рисования. Люк всегда носил его с собой, делал наброски и зарисовки. Много раз он сидел на берегу и что-то писал в нем. Он поговаривал о том, что, возможно, когда-нибудь издаст книгу. Я думаю, что некоторые его записи касались войны.
У меня чешутся руки.
– Этот альбом для рисования… Он у вас?
– Нет, к сожалению.
– Как он выглядел?
– Простой альбом для рисования, какие продают в обычных магазинчиках. Толстый такой. Чего он только в нем не рисовал! Однажды нарисовал даже меня. Этот рисунок сохранился.
Она подходит к застекленному шкафчику, опускается на колени, достает альбом с фотографиями, вынимает оттуда листок бумаги и показывает его мне. Это карандашный набросок совсем еще молоденькой девушки, не старше двадцати лет, с восхитительной фигуркой и пугливыми, недоверчивыми глазами.
– Вы были очень красивы.
– Была? – резко реагирует Луиза. Но потом громко и добродушно смеется. – Господь свидетель, я изменилась, конечно. Но тогда я была очень хорошенькой, чему очень рада. Моя красота принесла в его жизнь немного счастья. – Она грустно качает головой. – Боже, как я любила этого парня! Вы же помните, ему было всего тридцать, когда он умер. Вы когда-нибудь задумывались над этим?
Когда погиб мой отец, он был моложе меня нынешней!
– Я нечасто думаю об этом. Наверное, я привыкла вспоминать его таким, каким запомнила маленькой девочкой.
Она понимающе кивает головой.
– Господь совершил ошибку в тот день, когда забрал Люка себе. Его он забрал, а тысячи мужчин, которые ему и в подметки не годятся, оставил.
Одна из полок шкафчика приковывает к себе мой взгляд. На ней в ряд выстроились книги. «Командировка» Майкла Гера, документальная повесть Бернарда Фола о Дьен Бьен Фу, Грэм Грин, Тим О'Брайен, «Коко» и «Горло» Питера Штрауба, «Сидхарта», «Колокол», четыре или пять книг о резне в Ми Лае.
[19]
– Похоже, отец вложил много сил в этот дом, – говорю я указывая на обеденный стол. На самом деле я просто тяну время пытаясь решить, что еще хочу узнать от этой женщины.
Но Луиза лишь улыбается с гордостью.
– Этот старый дом разваливался уже тогда. Но он стоял отдельно от остальных, и потому понравился мне. А потом Люк его отремонтировал для меня. Он сказал, что делает это для себя, чтобы доктор Киркланд не возражал. Но когда Люк уезжал с острова, здесь жила я. Спустя какое-то время мы стали жить в нем вместе. Все знали об этом, но никто ничего не сказал, поскольку доктор Киркланд молчал. Кое-кто из женщин называл меня белой подстилкой, но я не обращала на них внимания. Они, по большей части, ограниченные и злобные людишки.
– Мой дед знал о вашем романе?
– Он должен был быть слепым, чтобы ничего не заметить. А доктора Киркланда можно назвать кем угодно, только не слепым.
– Что вы думаете о моем дедушке, Луиза?
Она долго думает, прежде чем ответить.
– Доктор Киркланд жесткий человек, с этим трудно не согласиться. Но одновременно он и мягкий в некоторых вопросах. Он суров и безжалостен с собаками и лошадьми, но при этом заботится о людях и лечит их. За прошедшие годы он спас здесь много жизней. Например, он спас моего дядю после несчастного случая с цепной пилой. Тому отрезало руку по плечо, и он буквально истек кровью, но доктор Киркланд вытащил его. Однако у доктора крутой нрав, да. Если он выходит из себя, то берегись! Люк – единственный человек, кого я знаю, рискнувший возразить доктору, которому это сошло с рук.
– Когда это случилось?
Я совершенно уверена, что никогда не сталкивалась ни с чем подобным. На моей памяти слово дедушки всегда было законом.
– Однажды весной доктор Киркланд и мой кузен объезжали лошадей. Один из жеребцов заупрямился, и доктор Киркланд вышел из себя. Он привязал его к забору и начал избивать. Животное буквально кричало от боли и страха. Сначала доктор Киркланд бил жеребца ручкой мотыги, но чем дальше, тем больше распалялся. Я испугалась, что он свалит коня на землю и изрубит на куски, но тут Люк схватил его за руку.
– Нет, – шепчу я, не в состоянии представить себе эту сцену.
Луиза утвердительно кивает.
– Доктор Киркланд крупный мужчина, вы сами знаете. А тогда он был еще и силен, как бык. Но Люк знал кое-какие приемчики, которые никогда и никому не показывал. Он схватил доктора Киркланда за руку так, что тот не мог пошевелить ею. Доктор Киркланд кричал, что он убьет Люка, когда освободится. Он попытался его ударить, но Люк что-то сделал с рукой, которую держал в захвате, и доктор Киркланд побелел и упал на колени.
– Господи Боже! Что было дальше?
– Люк заламывал ему руку до тех пор, пока доктор Киркланд не бросил мотыгу. Потом Люк потрепал жеребца по холке, повернулся и ушел в лес.
– Мой дед сделал что-нибудь, чтобы поквитаться с отцом?
Луиза кивает.
– Конечно. Он застрелил эту лошадь через пять минут.
– Боже мой!
– Не стоит дразнить доктора Киркланда. В такие игры он не играет.
