Созвонившись с друзьями в университете штата Виргиния, я узнал, что всего в пятнадцати милях от нас, в медицинском колледже университета Дьюка работает один из ведущих американских психоаналитиков-юнгианцев – Рейчел Вайс. Скоу пытался запретить мне встречу с «посторонним» специалистом, но под конец нашей перепалки я рубанул: "Хотите удержать – надевайте наручники! Только прежде не забудьте позвонить президенту – ведь это он направил меня работать в вашем проекте".
– Случилось что-то неприятное… – сказала Рейчел. – Что именно? Ваши галлюцинации опять изменились?
"Галлюцинации! – с горечью подумал я. – Ни разу не назвала их просто снами!"
– Они стали сильнее? В них появилось больше личного? Вы напуганы?
– Эндрю Филдинг умер, – произнес я безжизненным голосом.
Рейчел растерянно заморгала.
– Кто такой Эндрю Филдинг?
– Физик.
– Эндрю Филдинг, физик, умер?
Вот мерило успеха Филдинга: врач, бесконечно далекий от квантовой физики, тем не менее слышал его имя. Ничего удивительного. Я знавал шестилетних детишек, для которых Белый Кролик был не персонаж из сказки, а дядя-ученый. Человек, почти до конца раскрывший загадку темной материи во Вселенной, на астрофизическом небосводе был звездой номер два, уступая только Стивену Хокингу.
– Умер от инсульта, – сказал я. – По крайней мере так говорят.
– Кто говорит?
– Наши сотрудники.
– Вы работаете с Эндрю Филдингом?
– Работал. Последние два года.
Рейчел изумленно покачала головой.
– И вы полагаете, что он умер не от инсульта?
– Да.
– А вы его осматривали?
– Только поверхностно. Он упал в своем кабинете и скончался на полу. В последний момент перед смертью к нему подоспел другой врач. И этот врач утверждает, что у Филдинга, по всем признакам, был левосторонний паралич и разрыв левого зрачка. Но…
– Но что?
– Я ему не верю. Филдинг умер от удара слишком быстро. В течение четырех-пяти минут.
Рейчел критически поджала губы.
– Такое иногда происходит. Особенно при массивном кровоизлиянии.
– Крайне редко. А чтобы и зрачок лопнул – это и вовсе диковина.
Строго говоря, и почти мгновенная смерть, и лопнувший зрачок могли иметь место при естественной смерти от обширного инсульта. Однако, говоря о странности этой смерти, я имел в виду другое. Хоть Рейчел и прекрасный психиатр, у нее нет моих шестнадцати лет терапевтической практики, когда у врача появляется что-то вроде шестого чувства. Многое начинаешь угадывать интуитивно. Больного чувствуешь и диагноз ставишь полубессознательно. Филдинг моим пациентом не был, но за эти два года он столько, между прочим, поведал о своем здоровье, что интуиция уверенно подсказывала мне: у больного с таким анамнезом не могло быть обширного кровоизлияния в мозг.
– Послушайте, я понятия не имею, где его тело, и уверен, что вскрытие производить не станут, поэтому…
– Почему же не будет вскрытия? – перебила меня Рейчел.
– Потому что я уверен – его убили.
– Вы только что сказали, он умер в своем кабинете.
– Правильно.
– Думаете, его убили прямо на рабочем месте? Ссора? Несчастный случай?
Видя, что до нее не доходят мои намеки, я высказался без обиняков:
– Я имею в виду преднамеренное убийство. Тщательно продуманное, профессионально исполненное убийство.
– Но… но зачем кому-то понадобилось убивать Эндрю Филдинга? Ведь он же был старик, да?
– Ему было всего шестьдесят три.
Мне вдруг представился мертвый Филдинг на полу кабинета: рот открыт, невидящие глаза уставлены в потолок – и у меня возникло острое желание рассказать Рейчел все. Впрочем, достаточно было одного взгляда в сторону окна, чтобы подавить в себе это глупейшее желание. Там, где-то в траве, может прятаться параболический микрофон.
– Это все, что я имею право сказать. Извините. Вам лучше уйти, Рейчел.
С решимостью в лице она сделала пару шагов по направлению ко мне.
– Никуда я отсюда не уйду. Послушайте, в нашем штате разрешено не производить вскрытие трупа лишь в том случае, если человек умер в присутствии врача. Кто бы ни умер, закон для всех один. А при наличии каких-то подозрений – и подавно.
Ее наивность меня рассмешила.
– Да не будет никакого вскрытия, – сказал я убежденно. – А будет – истинного результата все равно никто не узнает.
– Дэвид, ну что вы такое несете… Мы живем в демократической стране!
– Честное слово, я действительно ничего прибавить не могу. Не стоило говорить даже то, что я уже сказал. Я хотел только, чтобы вы поняли: это не мои больные фантазии, это реальность! Грубая и страшная реальность!
– Почему же вы не можете сказать больше? – спросила Рейчел и тут же сделала останавливающий жест своей изящной ручкой. – Нет-нет, позвольте мне самой ответить… Сказав больше, вы рискуете навлечь на меня большую беду, так?
– Так.
Она насмешливо закатила глаза.
– Дэвид, вы с самого начала потребовали максимальной секретности. Я пошла вам навстречу. Коллегам, которые могли вас случайно встретить возле моего кабинета, я наплела, что помогаю знаменитому Теннанту собирать материал для его второй книги. Ради вас я солгала.
– Я вам очень благодарен, и вы это знаете. Однако если мои подозрения насчет Филдинга верны, то даже наималейшая болтливость с моей стороны может стоить вам жизни. Неужели вы не в состоянии понять такой простой вещи?
– Не понимаю и никогда не пойму. Что у вас за работа такая, которая прямо-таки кишит опасностями?
Я только головой покачал.
– Как в той дурацкой шутке. – Рейчел коротко рассмеялась. – "Правду я вам сказать могу, но тогда мне придется тут же вас убить". Классический пример рассуждений параноика.
– Вы и впрямь верите, что я фантазирую?
Ответ Рейчел был сформулирован предельно осторожно:
– Я верю, что вы верите всему, что говорите.
– Ага, значит, я просто во власти бреда.
– Нельзя же отрицать, что в последнее время вас тревожат галлюцинации! Некоторые из недавних – классические религиозные видения.
– Большинство снов к религии не имеет никакого отношения, – напомнил я Рейчел. – Вдобавок я атеист. Это тоже в рамках психоаналитической классики?
– Нет, соглашусь, случай необычный. Но вы отказались обследоваться по поводу вашей нарколепсии. Или эпилепсии. Даже элементарную пробу крови на сахар и ту не хотите делать!
