Джон вынул из кармана сотовый и набрал номер штаб-квартиры.
– Дженни, это Кайсер. Вы уже связывались с Нью-Йорком? Они опознали почерк? Что?.. Они уверены? На все сто? Так, понял. Спасибо.
Он закончил разговор и спрятал телефон обратно.
– Ну?
– Это почерк Вингейта.
Я совсем забыла, что сижу за рулем, и едва не спрятала лицо в ладонях.
– Ну вот, что я говорила… Пятой жертвой должна была стать я, а по ошибке ею стала Джейн. Что и требовалось доказать…
Джон вздохнул и покачал головой.
– Я все-таки думаю, что заказ был не от Вингейта. Не по его инициативе, во всяком случае.
– А от кого?
– От Марселя де Бека.
– Джейн от этого ни горячо, ни холодно. Ну, предположим, это он заказал меня. Де Бек знал моего отца и, значит, знал меня. Он сам говорил. Он захотел, чтобы следующей картиной серии «Спящие» стала я. Отлично. Передал свое пожелание Вингейту. А тот сбился с ног в поисках, потому что меня никогда не бывает на месте. Но он нашел изящное решение проблемы и направил этого костолома по адресу сестры.
– Логично, но не все сходится.
– Намекаешь, что де Бек так и не получил эту картину в свою собственность? Но это легко объяснить. Вингейт обманул его. Из-за денег. Кто больше предложит – тот и хозяин. Это жизненная позиция. Я знавала таких людей.
– Я не об этом. Я о совпадении. Все жертвы похищений были из Нового Орлеана. С какой стати де Беку выбирать тебя? Мало того, что ты известный фотограф и не вылезаешь из командировок, так еще и живешь в Сан-Франциско! Ну, допустим, ему захотелось разнообразия. Но ведь Вингейт, не найдя тебя, предложил де Беку твою сестру, которая – как и все остальные жертвы, – как нарочно, жила в Новом Орлеане! Ничего себе совпадение, а? Не верю…
Голова у меня гудела, как соборный колокол. Терпеть это дальше не было сил. Я полезла в сумку и достала заветную коробочку.
– Что это? – нахмурился Джон.
– Ксанакс.
– Транквилизатор?
– Да ерунда.
– А тебе известно, что ксанакс относится к той же группе препаратов, что и валиум?
[31]
– Известно. Слушай, Джон, у меня болит голова, в душе будто граната взорвалась, я просто хочу чуть-чуть расслабиться, ты понимаешь? Просто расслабиться!
Джон неопределенно хмыкнул и демонстративно отвернулся к окну.
– Я что-то не то сказала?
– И часто ты так расслабляешься?
Я вытряхнула на ладонь две таблетки и с трудом их проглотила.
– Сегодня ужасный день. На моих глазах погибла Венди. Ты был ранен. Меня саму, в конце концов, чуть не похитили и не изнасиловали! А на десерт я вдруг узнаю, что Джейн попала в руки преступника по ошибке! Вместо меня! Я могу не пить эти чертовы таблетки, но тогда завтра тебе придется сдать меня в психбольницу!
Он сочувственно посмотрел на меня.
– Да я не против таблеток. Ешь сколько влезет. Просто переживаю, как ты не понимаешь? И за тебя, и за свою задницу тоже! Нам ехать еще как минимум четверть часа! А если ты отрубишься прямо за баранкой, что прикажешь мне делать? Молиться?
Он пытался поднять мне настроение. Я была благодарна ему за это.
– Не бойся, – улыбнулась я. – Это тебе хватит двух таблеток ксанакса, чтобы рухнуть бревном на землю. А мне это как слону дробина.
Он долго и внимательно смотрел на меня, потом сказал:
– Рано или поздно мы все узнаем, Джордан. И найдем всех. Ты слышишь, всех найдем.
Рано или поздно… Как сделать, чтобы это случилось пораньше? Я не люблю слово «поздно». Оно напоминает мне о линии горизонта – сколько ни иди к ней, она не приближается.
* * *
Джон жил в большом доме, который походил на ранчо и, может, являлся бы таковым, если бы не стоял на городской улице по соседству с двумя десятками точно таких же домов. Про такие квартальчики принято говорить, что в них проживает особый подвид человека разумного «хомо американус». Одинаковые подстриженные лужайки. Одинаковые свежевыкрашенные задние стенки домов. Новенькие семейные джипы перед гаражами – черный, синий, красный… черный, синий, красный…
Мы припарковались перед его домом, и я помогла Джону выбраться из машины. Бакстера и Ленца поблизости нет, а значит, ему не зазорно опираться на костыль. Я придерживала его рукой за талию. Мы медленно двигались к крыльцу. При каждом шаге Джон морщился и скрипел зубами. Но молчал.
Разобравшись с электронным кодовым замком, он провел меня через черный ход сначала в крохотную прачечную, а потом на кухню, которая имела потрясающе нежилой вид.
– Ты когда себе в последний раз что-то готовил? – спросила я.
– Давненько, а что?
– Чем же ты питаешься?
– Ко мне раз в неделю приходит женщина. Убирается, готовит. А вообще я чистюля, ты возьми это на заметку.
– Ни разу в своей жизни не встречала чистюлю, с которым мне хотелось бы провести ночь в одной постели.
Он рассмеялся и тут же скривился. Рука, опиравшаяся на костыль, чуть дрогнула от напряжения.
– На самом деле я ночую в офисе с тех самых пор, как ты позвонила Бакстеру из самолета.
– А-а…
В центре кухни стоял обеденный стол из прозрачного стеклопластика. Слева небольшая кладовка. Если бы не пара-тройка журналов и забытая кофейная чашка, можно было подумать, что сюда никогда не ступала нога человека. Кухня выглядела так, словно сошла со страниц журналов о дизайне и интерьере. Или была выставочным экспонатом на ярмарке мебели, которыми продавцы обычно завлекают в свои павильоны молодоженов.
– А где все остальное? – спросила я, наслаждаясь покоем, снизошедшим на меня под воздействием ксанакса.
– Что именно?
– Не прикидывайся, ты меня отлично понял. Книги, разбросанные диски и видеокассеты, старая почта, идиотские сувениры из гипермаркета? Где следы разумной жизни?
Он пожал плечами и даже несколько растерялся.
– Да откуда им взяться? Ни жены, ни детей…
– Обычно принято считать, что жилище холостяка напоминает комнату, в которой случился ядерный взрыв.
Он опять поморщился.
– Сильно болит?
– То немеет, то вдруг как дернет… Дай-ка я присяду на диван для начала. Главное, отыскать удобное положение, а там можно и поработать. Вон сколько всего выдал нам старина «Аргус».
– Лучше бы ты немного расслабился, а уж потом принимался за работу.
