– Как вы переводите ему деньги? Вы же не можете оставить миллион в ячейке камеры хранения! Вы явно переводите средства на его банковский счет, не отпирайтесь!
Вингейт хмыкнул и поджал губы.
– Могу лишь повторить, что хорошо вас понимаю и сочувствую. Но не уверен, что у вас есть право вмешиваться в мои дела. Если ваши подозрения имеют под собой основания, пусть меня допрашивает полиция. Я даже советую вам обратиться к ней за помощью. А я тем временем поболтаю со своим адвокатом. Договорились?
– Хорошо, я снимаю свой вопрос относительно банковского счета. Не сердитесь. Я уже сказала, что меня волнует лишь судьба сестры, на остальное мне плевать. Но вы тоже меня поймите. Все эти женщины были похищены из Нового Орлеана. И как в воду канули! А тут я вдруг натыкаюсь на «Спящих» в Гонконге, где даже диктор-экскурсовод высказывает догадку про мертвых моделей. А если они не мертвые?! Вы понимаете, как много это для меня значит? Я должна, просто обязана разыскать человека, который написал все эти полотна!
Он пожал плечами. Ох уж этот его жест!
– Могу лишь повторить, что лучше доверить все это дело полиции.
И вот тогда-то у меня в мозгу и прозвенел звоночек. Кристофер Вингейт не походил на человека, добровольно привлекающего к своей персоне внимание служителей закона. И все же он настойчиво предлагал мне это. С чего вдруг?
– Кто еще знает о том, что вы мне рассказали? – неожиданно спросил он. – Вы с кем-нибудь делились своими открытиями?
В эту минуту я пожалела о том, что газовый баллончик по-прежнему лежит у меня в кармане, а не плюется ядом ему в лицо. Вингейт стоит в двух шагах от меня и в одном шаге от гвоздодера. И не спускает с меня своего цепкого взгляда.
– Кое с кем, скажем так.
– А именно?
– С ФБР.
Вингейт закусил губу, словно пытался быстро принять какое-то решение. Потом вдруг усмехнулся.
– Вы хотите запугать меня, Джордан?
Он небрежно протянул руку и поднял с крышки ящика гвоздодер. Я инстинктивно подалась назад. Вингейт хмыкнул, достал пригоршню гвоздей, зажал несколько между зубами и принялся неторопливо приколачивать крышку на место.
– В любом деле можно найти и хорошую сторону, – сказал он. – ФБР начнет свое расследование, коллекция мгновенно попадет на страницы газет. Помнится, мы уже что-то подобное проходили однажды. Какой-то испанец убивал женщин и располагал трупы в позах, известных каждому любителю Сальвадора Дали.
– Вас радует эта перспектива?
– Бог мой, а то нет! Ведь это сулит деньги, понимаете, Джордан? Хорошие деньги.
– Ну и мерзавец же вы!
– А что, хотеть денег – это преступление? Да, я собираюсь поднять цену за эту картину. Может быть, даже в два раза.
– Какой процент вы заберете себе? – спросила я, стараясь держаться подальше от Вингейта с его гвоздодером и вновь опуская руку в карман, где дожидался своей очереди баллончик.
– Пусть это вас не волнует.
– Хорошо, а какова ваша стандартная комиссия?
– Пятьдесят процентов.
– Стало быть, одна эта картина, если она уйдет по новой расценке, принесет вам миллион?
– Хорошо считаете. Хотите на меня работать?
Он почти приколотил крышку. Через пару минут закончит, попросит меня очистить помещение, а сам бросится к телефону и начнет активно рекламировать новые расценки.
– Скажите, а почему вы продаете эти картины именно в Азию? А не, скажем, в Америку? Может, вы тем самым хотите оттянуть момент их неизбежного разоблачения?
Он весело расхохотался.
– Все гораздо проще. Первые пять купил один француз с Каймановых островов, который, по моим сведениям, большую часть жизни прожил во Вьетнаме. Потом на горизонте появился Такаги. За ним малазиец и китаец. Мне все равно, от кого получать свои проценты, но, видимо, сюжеты неизвестного художника больше по сердцу именно восточным людям.
– Странные вкусы у восточных людей, не находите? Любоваться прелестями мертвых женщин.
Вингейт обратил на меня долгий внимательный взгляд.
– Речь идет об искусстве. Не пытайтесь принизить значение истинного искусства.
– А куда завтра отправится эта картина?
– На аукцион в Токио.
– К чему такие сложности, Кристофер? Не проще ли выставить ее в Нью-Йорке или в Лондоне?
Еще одна усмешка.
– А не проще ли было Брайану Эпштейну удовлетвориться тем фактом, что «Битлз» стали первой группой у себя на родине, в Beликобритании? Зачем он повез их в Штаты? Затем, что всему в этой жизни есть свое место и время, Джордан.
Вингейту все-таки удалось взбесить меня. Я смотрела на него и еле сдерживалась.
– Я соврала насчет ФБР, – холодно сообщила я. – Я им пока не рассказывала о картинах. Рассчитывала на вашу помощь. Но раз вы мне в этом отказываете, у меня не остается выбора. А знаете, Кристофер, что случится после того, как я обращусь в ФБР? Полотно, над которым вы так трясетесь, будет подшито к делу в качестве вещественного доказательства. То есть конфисковано. И вы уже не заработаете на нем ни цента. Во всяком случае, вновь увидите его очень не скоро. Если вообще увидите.
Вингейт резко повернулся ко мне, не выпуская из рук гвоздодера.
– Что вам все-таки от меня нужно? – хмуро спросил он.
– Имя. Имя человека, кисти которого принадлежат эти чертовы картины.
Он машинально – а машинально ли? – стал поигрывать гвоздодером, отбивая тупым тяжелым кончиком такт на ладони другой руки.
– Знаете, если вы еще ничего не говорили ФБР, то мне кажется, вы сейчас не в том положении, чтобы выдвигать какие-либо требования.
– Один короткий телефонный звонок, и ФБР будет здесь.
Он усмехнулся:
– Чтобы сделать один короткий звонок, необходимо для начала добраться до телефона. Как вы думаете, вам это удастся?
Он указал кончиком гвоздодера на беспроводной аппарат, пристроившийся на углу стола. Я прикинула свои шансы. Пожалуй, с баллончиком можно и попробовать. Но что дальше? Вингейт явно занял боевую стойку. Он намерен остановить меня. Может быть, даже убить. А раз так, значит, ему явно известно обо всей этой истории со «Спящими женщинами» гораздо больше, чем он пожелал рассказать.
– Так как? – продолжая поигрывать гвоздодером, почти дружелюбно осведомился он.
Я стала отступать в сторону кованой лестницы, крепко сжимая в ладони баллончик, но пока не вынимая руки из кармана.
– Куда это вы собрались, Джордан?
Он мгновенно приблизился, отведя руку с гвоздодером чуть назад. И вдруг меня как громом поразило: а что, если неизвестный художник и серийный убийца – это два разных человека? Что, если дьявольский план во всей его полноте был разработан Вингейтом в одиночку? Предположим, это он похищает и убивает женщин, а потом просто дает какому-нибудь нищему художнику немного подзаработать, загребая основную часть денег себе? Его черные глаза загорелись мрачным огнем. И мне стало жутко от этого взгляда и от собственных догадок.
