– Ты можешь быть свободна, когда приготовишь ужин, – крикнул ей вдогонку Марк. – Спокойной ночи!
– Вот только выну бисквиты из печки, и вы меня сегодня больше не увидите, – ответила Аннабель из коридора.
Когда ее шаги затихли, я проговорила:
– Неужели у вас тут до сих пор делают домашние бисквиты?
– Ты давно не была на Юге, – отозвался Марк. – Аннабель лучшая. Просто лучшая. Мы бы без нее пропали. А здорово ты ее… Она чуть в обморок не грохнулась.
Когда мы перешли в столовую, роскошный ужин был уже на столе. Поросенок в медовой глазури, сырные шарики, домашние бисквиты, разнообразные салаты. Я сама едва не грохнулась на пол без чувств от этих запахов, мгновенно заставивших меня позабыть об экзотике азиатской кухни, к которой мне поневоле пришлось привыкнуть в последний год. Этот стол живо напомнил мне о Джейн. В родительском доме мы сроду не видели с ней ни фарфора, ни столового серебра, потому-то это были едва ли не первые вещи, которыми она обзавелась, выйдя замуж. Я переводила взгляд с сервиза «Ройял Долтон» на хрусталь «Уотерфорд» и серебряные приборы «Рид энд Бартон».
– Красота… – проговорила я, шутливо подтолкнув Генри. – Садись со мной. Лин, а ты с другой стороны.
– А разве вы не сядете на почетное место во главе стола? – наивно удивилась девочка.
– Что мне почетное место, если я хочу сидеть с вами?
Лин счастливо улыбнулась, и за одну эту улыбку я готова была поклясться перед всем миром, что ни один волосок никогда не упадет с ее головы. Дети пододвинули свои стулья поближе, мы все уселись за стол и без долгих предисловий принялись за еду. Я сама удивилась, как ловко и быстро нам удалось найти общий язык. Мгновения неловкости возникали лишь в кратких паузах между веселой болтовней. Дети смотрели на меня, не отрываясь. Я понимала, что они ужасно соскучились по домашним вечерам в обществе мамы. В какой-то момент даже глаза Марка мечтательно затуманились…
Тринадцать месяцев назад чья-то злая воля вырвала из их жизни любимую жену и маму. И на том месте в их сердцах, которое безраздельно занимала Джейн, появилась рваная рана. А сейчас она чудесным образом затянулась. Пусть и временно. И все благодаря женщине, родственнице, которая по прихоти природы точь-в-точь походила на Джейн.
– А не пора ли вам, братцы мои, в постель? – поинтересовался Марк.
– Нет! – в один голос закричали дети.
– Может, и правда позволишь им немножко покуролесить сегодня?
Марк нахмурился, всем своим видом показывая, кто здесь хозяин. Но… согласился. Мы перешли в гостиную, где я преподала Лин первый урок фотографии, а Генри тем временем возился со своим новым плеером, вставляя в него диск с «Эльдорадо». Меня поразило, с какой быстротой Лин схватывала все мои советы и указания. Мы отщелкали несколько пробных кадров, и я загрузила их в компьютер Марка. Снимки были очень приличные, о чем я тут же объявила пунцовой от удовольствия Лин. Спустя некоторое время Марк вновь попытался отправить детей спать, но те взбунтовались и кинулись ко мне за поддержкой. Они ее получили, и веселье продолжилось. К счастью, Генри предложил поиграть в салочки и уже через десять минут заклевал носом от усталости, а еще через пять заснул на диване.
Марк сидел в кресле в углу комнаты, сложив ноги на высоком пуфе, и вполглаза смотрел сводку биржевых новостей по Си-эн-би-си. Вымотавшись во время игры с Генри, я тоже отдыхала и не сразу заметила обращенный на меня неподвижный взгляд Лин. А когда встретилась с ней глазами, увидела, что у девочки мелко дрожит подбородок.
– Что с тобой, зайчик? – шепнула я.
Она нахмурилась, смахнула кулачками выступившие слезы, а потом – не в силах совладать с собой – уткнулась мне в грудь и всхлипнула:
– Я скучаю по маме…
На этот раз я тоже не смогла удержать себя в руках и разревелась. Никогда в жизни меня не охватывал столь сходный с материнским инстинкт «защиты детеныша». Даже в юности, когда я фактически в одиночку поднимала Джейн деньгами и советами. Сейчас все было по-другому. В эту минуту я готова была пойти на все – даже на преступление, – только бы защитить Лин и Генри. Но что я могла сделать, как могла исправить то, что с ними случилось? Никак… Оставалось только гладить Лин по волосам и плакать вместе с ней.
– Я знаю, зайчик, – прошептала я, когда снова смогла говорить. – Я тоже скучаю. Но ведь теперь мы вместе и у нас все будет хорошо.
– А вы останетесь с нами?
– Конечно.
– А надолго?
Она шмыгала носом, утирая мокрое личико.
– Надолго. Пока буду вам нужна.
Марк отвлекся от телевизора и глянул в нашу сторону.
– Что там у вас?
– Ничего особенного, – ответила я, пристроив Лин у себя на коленях и потихоньку баюкая ее.
А сама снова и снова вспоминала тот телефонный звонок, раздавшийся у меня дома ночью восемь месяцев назад. «Господи! Господи, сделай так, чтобы это была Джейн! – возносила я про себя неистовую молитву. – Этим детям нужно гораздо больше, чем я смогу им дать».
Через полчаса мы с Марком отнесли спящих малышей в детскую. Со времени исчезновения Джейн они спали в одной комнате, упросив отца переставить их кровати в помещение, смежное с его спальней.
Вернувшись в гостиную, мы откупорили уже вторую за вечер бутылку вина и предались воспоминаниям. Марк не лукавил, когда говорил, что тяжело переживал потерю Джейн. Не раз и не два я ловила в его глазах отблеск слез.
– Я знаю, что ты про меня думаешь… Что я гад распоследний, потому что объявил им о смерти Джейн. Но ты пойми, постарайся понять. Им было очень тяжело, невероятно… А я просто всеми способами пытаюсь сделать так, чтобы им стало чуть легче. Да, то, что я сказал, мучительно принять. Но потом все равно становится легче. Потому что это определенность.
Я подняла на него усталые глаза.
– Теперь, увидев их, я, по крайней мере, смогла тебя понять. Может, ты и прав. Но… вот что ты будешь делать, если это не так?
Он фыркнул:
– В каком смысле? Уж не думаешь ли ты всерьез, что все те женщины живы?
– Я? Не знаю. Я сама себя в какой-то момент убедила, что Джейн погибла. Это было давно. Но теперь обстоятельства изменились! И я не поверю в это до тех пор, пока своими глазами не увижу ее тело.
– А я не удивляюсь. Зная, как ты относишься к истории с твоим отцом, я совершенно не удивляюсь, – пробормотал Марк. – Ты никогда не сдаешься.
– Я бы хотела, чтобы и ты не сдавался. По крайней мере, в душе.
– В душе? – Он резко прижал бокал с остатками вина к груди и случайно плеснул себе на рубашку. – Тринадцать месяцев назад моя жизнь превратилась в ад, а душа – в кровоточащую рану. Знаешь, если бы не дети, мы с тобой, возможно, и не пили бы сейчас…
– Марк, что ты говоришь?!
