«Разваливаюсь ко всем чертям на куски», – угрюмо думал он.
Сэнди оформила комнату в том же минималистском стиле дзен, что и остальной дом. У низкой постели вроде японского хлопчатобумажного матраса неудобное узкое изголовье, о которое он из-за высокого роста постоянно стукается головой, стараясь подтянуть ноги. Матрас тверже бетона, шаткий каркас скрипит при каждом движении. Он все собирается подтянуть гайки, но приходит со службы в таком отчаянном состоянии, что ничего не хочется делать. Половина одежды так и лежит в застегнутых на «молнию» пластиковых мешках в кресле в маленькой комнатке, к некоторым вещам он не прикасался несколько недель, хотя давно уже надо развесить их в почти пустом гардеробе.
Рой вполне прав, утверждая, что дом превращен в свалку.
3:50. Мобильник лежит рядом с постелью в надежде – в еженощной надежде, – что Эри вдруг позвонит, скажет, что передумала. Думала-думала – и поняла, что по-прежнему любит его, очень глубоко, хочет найти способ наладить семейную жизнь.
Телефон молчит – в эту и в любую другую проклятую ночь.
Сегодня была еще одна ссора. Эри разозлилась, что завтра он не сможет забрать детей из школы, а она хочет поехать на лекцию в Лондон. Возникли подозрения, прозвонил тревожный звонок. Она никогда не ездила в Лондон на лекции. Завела себя парня? С кем-то встречается? Расставание и без того тяжело, но мысль, что Эри может с кем-то встречаться, вступить в новые отношения, познакомить этого типа с детьми, просто невыносима.
Надо подумать. Надо как-нибудь сосредоточиться.
На улице два кота с воем бились друг с другом. Где-то вдали взвыла сирена. Дежурная бригада. Или «скорая». Он перевернулся, внезапно соскучившись по телу Эри. Испытывая искушение позвонить. Может быть…
Что? Ох, боже милостивый, как же они привыкли друг друга любить!
Постарался переключиться на работу. На свой разговор вчера вечером с женой пропавшего шкипера «Скуби». Дженет Тауэрс страшно расстроена. В пятницу была двадцать пятая годовщина их свадьбы. Заказали столик в ресторане «Мидоус» в Хоуве. Муж так и не вернулся домой. С тех пор от него нет никаких известий.
Она абсолютно уверена – с ним случилось несчастье. Смогла сказать только одно: в воскресенье утром звонила в береговую охрану, и офицер в ответ сообщил, что в пятницу в девять вечера «Скуби» проходила шлюз вместе с алжирским грузовым судном. Местные рыболовы обычно входят в шлюз следом за каким-нибудь грузовым судном, чтобы проскочить, не платя пошлину. На них никто внимания не обращает. С тех пор никто не видел ни шхуну, ни Джима Тауэрса. Береговая охрана не заметила никаких происшествий на море, сказала жена шкипера. Джим и шхуна буквально растаяли в воздухе.
Погружаясь в сон, Гленн кое-что вспомнил. Возможно, пустяк, ерунда. Но Рой Грейс дает ему уроки, обучая быть хорошим детективом, и один из них всплыл сейчас в памяти. Расчищай землю у себя под ногами. И он принялся вспоминать, как стоял утром в пятницу на причале Арлингтонской бухты, ожидая посадки на «Скуби». И заметил блик света на дальнем краю гавани за цистернами нефтеперегонного завода.
Утром в половине седьмого Гленн поставил полицейский «хёндэ» без опознавательных знаков на Кингсуэй. Вылез в сырых сумерках, перелез через невысокую стену, побежал, заскользив, по заросшему травой берегу за нефтяными баками, спустился до самого низа. На дальней стороне за серой водой виден склад пиломатериалов, портал подъемного крана, еще дальше – огни драги «Арко Ди», выгружающей последнюю партию песка. Слышен рокот ленты конвейера, шорох сыплющегося гравия.
Он отыскал то место, где садился на «Скуби» вместе с полицейской поисковой бригадой – прямо перед складом пиломатериалов, – рассчитал, где сверкнул отблеск, – между четвертой и пятой цистерной, – и направился туда.
Рыболовецкое судно тарахтело в утренней тишине. Над ним кричали чайки. Ноздри наполнились запахами гавани – гниющие водоросли, машинное масло, ржавчина, опилки, расплавленный асфальт.
Гленн направил себе под ноги луч фонаря, мельком осветил стенки белых баков. Их было шесть, и вблизи они оказались гораздо крупнее, чем показалось в пятницу. Он взглянул на часы. Остается полтора часа, потом надо спешить в управление. Опять посветил на мокрую траву, ища следы, которые еще могли остаться с пятницы. Вообще любое свидетельство. Вдруг увидел окурок. Возможно, ерунда, мусор. Но заповедь Роя Грейса вертится в голове, словно мантра.
Расчищай землю у себя под ногами.
Сержант опустился на колени, подцепил окурок пакетиком для вещественных доказательств, который захватил с собой просто на всякий случай. Над фильтром лиловыми буквами напечатано «Силк кэт». Через пару секунд попался второй. Той же марки.
Один окурок означал бы, что кто-то просто шел мимо. Два означают, что здесь кто-то ждал.
Он искал еще час. Больше ничего не нашел, но отправился в промокших туфлях на утренний инструктаж с ощущением удачи.
48
– Умоляю, скажите, что вы пошутили! – воскликнула Линн.
Она совсем вымоталась после бессонной ночи в кресле у кровати Кейтлин в маленькой, вызывающей клаустрофобию палате. На экране небольшого, плохо настроенного телевизора беззвучно крутится мультфильм. Капает вода из крана. Пахнет вареными яйцами с подносов с завтраком, жидким кофе и дезинфекцией. Не похоже ли все это на напряженную безнадежную ночь заключенного перед назначенной на рассвете казнью?
Всю ночь зажигались и гасли лампы. Постоянно кто-то входил. Кейтлин то и дело обследовали, делали уколы, давали таблетки, брали анализы крови и мочи. Над ее головой висит шнурок срочного вызова. Стоят пустые капельницы и ненужный дыхательный аппарат.
Кейтлин никак не могла заснуть, вновь и вновь повторяла, что у нее жуткий зуд, ей страшно и она хочет домой. Линн старалась ее успокоить. Заверяла, что утром все будет хорошо. Через три недели она выйдет из больницы с новенькой печенью. К Рождеству будет дома. Ну, не в Зимнем коттедже, а в нынешнем доме. Это будет лучшее в жизни Рождество!
Теперь в палате стоит Шерли Линсел. У нее нежно-розовое, типично английское лицо, длинные волосы. Она в той же самой белой блузке, вязаной розовой кофте и черных брюках, как при их первой встрече неделю назад – а кажется, прошел миллион лет. Только держится она иначе. Тогда была дружелюбна, а сейчас, в семь утра, холодная, отчужденная, виноватая. Линн пылала гневом.
– Мне чрезвычайно жаль, – сказала координатор. – К несчастью, такое случается.
– Жаль? Вы вчера вечером позвонили, объявили об идеально подходящей печени, а теперь сообщаете, что ошиблись?
– Нас известили о появлении подходящего трансплантата.
– И что случилось?
Координатор поочередно обращалась к Линн и Кейтлин:
– Судя по полученным нами сведениям, печень можно было разделить надвое, правую часть пересадить взрослому пациенту, а левую тебе, Кейтлин. Наш консультант с бригадой признали ее здоровой и подходящей для пересадки. Мы оцениваем размеры печени относительно веса тела. Но сегодня утром ее обследовал главный хирург и обнаружил более тридцати процентов жира. Он решил, что она для тебя не подходит.
