Холл негостеприимно встретил их. Когда они закрывали за собой дверь, завывающий ветер, казалось, последовал за ними и продолжал дуть, прорываясь откуда-то сверху. Алан включил свет, и наверху хлопнула дверь.
Оба они посмотрели друг на друга, и груз скорби как-то оставил их, когда они уставились в темноту лестничной площадки. Губерт Уэнтуорт твердо положил руку на плечо зятя.
— Ты… м-м-м… должно быть, оставил открытым окно.
Алан сглотнул комок в горле, не в силах оторвать взгляд от вышитой надписи в рамке на стене: «Господь да благословит этот дом». Да, конечно, открытое окно. В этом состоянии он плохо понимал, что делается вокруг. Вчера он положил в холодильник газеты и утреннюю почту. Прошлым вечером он подогрел себе ужин в микроволновке и по ошибке выкинул его в мусорное ведро. Он пытался существовать на автопилоте, но система пошла враздрай.
Двое мужчин поднялись по лестнице. Когда отец Сары включил свет на площадке, первое, что Алан увидел, были веселые бело-синие буквы на двери перед ним: «Детская комната». Ему пришлось усилием воли заставить себя взяться за ручку, повернуть ее и толкнуть дверь. Казалось, что с другой стороны дверь держала какая-то сила, и когда он все-таки отжал ее, то услышал завывание сквозного порыва ветра. От неожиданности и потрясения у него перехватило дыхание: окно было почти полностью разбито, и острые осколки лежали на желтом ковре. Над новой кроваткой бился и дергался мобиль какого-то летучего существа. Взгляды двоих скорбящих мужчин встретились, и оба одновременно услышали сигнал тревоги.
Алану доводилось слышать о таких случаях, когда бессердечные грабители, прочитав объявление о смерти человека, во время похорон взламывали дом. Но они не могли так поступить с ним, тем более когда Сара… и ребенок… когда они скончались… ведь конечно же не могли?
Губерт Уэнтуорт, словно внезапно обретя силу и быстроту действий, сделал шаг вперед и открыл дверь в супружескую спальню. Алан последовал за ним. Все ящики из туалетного столика Сары были выдвинуты и их содержимое вывалено на пол. Болтались открытые дверцы гардероба, и большая часть одежды была выкинута из него.
Взгляд Алана упал на их свадебную фотографию в серебряной рамке, стоящую на подоконнике, и, когда он увидел, что воры не покусились по крайней мере на нее, его охватило странное чувство облегчения. Он заметил, что и радио осталось на месте, и маленький портативный телевизор, и невольно подумал — почему? Затем он зашел в маленькую ванную, примыкающую к спальне. К его удивлению, зеркальная дверца настенной аптечки была открыта, и несколько флаконов с таблетками и мазями валялись разбитыми на полу. Дверцы шкафчика под раковиной были тоже распахнуты, и содержимое беспорядочно вывалено на пол.
— Иисусе… что они тут хотели найти? — в внезапном приступе ярости заорал Алан. — Наркотики? Это их искали гребаные подростки? Чтобы забалдеть?
Газетчик промолчал. Он вышел из комнаты и спустился вниз. Алан последовал за ним. Они обследовали гостиную, столовую и кухню; комнаты внизу остались нетронуты.
Губерт Уэнтуорт взял телефон и позвонил в полицию. Когда он положил трубку, Алан, перебарывая дрожь, спросил его:
— Вы думаете, что мы спугнули их? Поэтому они ничего и не взяли тут внизу?
Вместо ответа, Уэнтуорт встал, снова поднялся по лестнице и, вернувшись в ванную, задумчиво осмотрелся.
— Осторожнее, — сказал он своему зятю. — Ни к чему не притрагивайся.
— Проклятые сопляки! — Алан был готов впасть в истерику.
Губерт Уэнтуорт, похоже, был погружен в размышления.
— Мальчишки, — рассеянно произнес он. — Мальчишки… — Внезапно он опустился на колени и, прищурившись, вгляделся в рецепт, прикрепленный к флакону, пытаясь прочесть текст. Затем оглянулся на Алана: — Сара принимала какие-то лекарства?
— Что вы имеете в виду?
— Все, что угодно… вообще любые лекарства. Принимала ли она что-нибудь во время беременности? Или перед беременностью?
— Н-ну, да… да, принимала. — Алан покраснел и стал слегка заикаться. — Мы… мы пытались обзавестись ребенком т-т-три года. А что?
Газетчик помрачнел, правда еле заметно. И затем мягко сказал:
— Просто поиск на ощупь… в темноте. Я не тороплюсь делать выводы. Мы должны… м-м-м… проверить, что было изъято. Может, и у полиции появятся какие-то идеи. Пока же… м-м-м… слишком рано делать выводы.
18
Лондон. Пятница, 4 ноября 1994 года
Сидя за обеденным столом в лондонском доме Чарли Роули, Коннор Моллой чувствовал, что попал в совершенно иной мир.
Маленький и элегантный особняк с террасой времен короля Георга был пропитан духом прежней роскоши, Коннор знал о ней только по кино и книгам. Почти все пространство стен было занято картинами маслом; некоторые из них представляли портреты предков, на других были буколические сцены или же морские пейзажи. Ковровое покрытие было прикрыто великолепным, выцветшим от старости ковром, и каждый предмет обстановки дышал неподдельной стариной; тут было несколько предметов, которые не мог бы создать даже самый лучший сегодняшний дизайнер, подумал Коннор, заметив в комнате один из них. Единственной возможностью обрести такое совершенство было унаследовать его.
Овальный обеденный стол красного дерева с достоинством нес на себе следы многочисленных царапин; лезвия ножей от времени истончились, а костяные ручки потрескались и покрылись пятнами; на синеватом стекле стаканов в серебряных подстаканниках появились щербинки, и в глаза бросалась разнокалиберность бокалов и высоких стаканов. Во главе стола сидел Чарли Роули в пурпурном жилете поверх полосатой рубашки, в зеленых плисовых брюках и замшевых мокасинах. Он рассказывал анекдот, с которым уже успел ознакомить Коннора и который Коннор год назад слышал в Бостоне.
— И тут он говорит: «Не могу припомнить, где же я живу!»
Раздался взрыв хохота, сопровождаемый запоздалым фырканьем по мере того, как и остальные усваивали смысл анекдота. Коннор осушил свой стакан кларета. Он чувствовал опасное головокружение и понимал, что потерял представление о количестве выпитого им алкоголя. Шампанское, шабли, а теперь еще этот «Ле Фортс де Латур». Он чувствовал веселую раскованность с примесью чрезмерной уверенности в себе; роль невинного хорошего парня давалась ему легче легкого, несмотря на то что никто из этой компании не вызывал у него интереса, и меньше всего — подружка Роули Лулу, полная, с оглушительно громким голосом.
Взяв бокал с арманьяком, он погонял по стенкам сосуда янтарную жидкость. В мыслях у него всплыла Монтана Баннерман, теперь это с ним регулярно случалось после их второй встречи два дня назад. Он сравнил искреннее тепло ее улыбки с натужным смехом этой высокомерной молодой женщины и осознал, что увлечен Монти куда больше, чем ему хотелось бы признать. Но ему понадобится ее помощь в работе над бумагами ее отца, так что у него будет достаточно предлогов для новых встреч с ней.
