«Господи, — подумала Монти, — как я надеюсь, что у нее все пройдет хорошо. Я сделаю все, что могу. Честное слово!»
42
— Еще одна случайность?
При звуке голоса Чарли Роули Коннор вынырнул из своих размышлений.
— Насколько я знаю, нет.
В дверном проеме кабинета появился Роули в привычном для него растерзанном виде. На его круглом блинообразном лице сохранялась какая-то одутловатость, словно он гулял допоздна.
— Не мог не удивиться, когда вчера увидел, как ты сидишь в кафе и дружески болтаешь с Баннерманами pere et fille.
[18]
А с ней стоит провести время.
Коннор кивнул:
— Стоит.
— Может, какой-то пункт в кодексе правил и запрещает сотрудникам трепаться между собой. И я бы не стал утверждать, что этого нет…
Коннор поймал себя на том, что ему плевать на эти правила, и он осознал, почему так хорошо себя чувствует. Потому что его тянет к девушке, с которой он даже не встречается. Пока еще.
— Ты-то уже обзавелся очень симпатичной подружкой, — сказал он, смутно вспоминая ту Луизу, которая как хозяйка распоряжалась на обеде у Роули, успевая делить свое время между кухней и обеденным столом.
— Лулу? — Лицо Роули обрело болезненное выражение, словно кто-то напомнил ему о долге. — М-да… Лулу — это то, что надо. — Он обвел взглядом кипы документов. — Чертовски глупо являться на работу в пьяном виде, — сказал он, быстро возвращаясь к первоначальной теме разговора. — И представить себе не мог такую компанию. Невероятно!
— Слишком невероятно, — с нажимом сказал Коннор, но Роули этого не заметил.
Даже яркое утреннее солнце не смогло устранить опасений Монти, о которых она думала, пока шла по автостоянке. Они усилились, когда она оказалась в тени монолита Бендикс, где воздух был прохладнее, и когда вошла в белое мраморное великолепие холла, напоминавшего кафедральный собор.
Было половина двенадцатого. Пару предыдущих часов Монти провела в старой лаборатории в поисках архивных папок, где должна была храниться информация о публикациях отца, в которой нуждался Коннор Моллой, и сейчас она тащила под мышкой два толстых конверта с фотокопиями.
В холле стоял легкий гул и кипела бурная деятельность; в разные стороны текли потоки сотрудников, напоминавших рабочих муравьев; через турникеты проводили и выпроваживали гостей, в полном цветочными ароматами воздухе звучали дружелюбные слова встречи и прощания сильных мира сего.
Как ни странно, все лифты были в деле. Дожидаясь, Монти пыталась рассмотреть себя в медной полировке одной из дверей, но она была слишком мутной, чтобы служить зеркалом.
Спала она очень плохо: ее бесконечно мучили тревожные мысли об Анне Стерлинг, которая производит на свет чудовищно изуродованного младенца и раз за разом обращается к Анне с вопросом: «Почему ты не сказала мне? Почему ты не сказала мне?»
Она отвлеклась, потому что вроде бы услышала шипение спускающегося лифта. Звук стих. Видимо, это прошел лифт директора, в котором она побывала несколько раз, когда шли переговоры о покупке лаборатории отца. Этот лифт функционировал отдельно от всех прочих. Должно быть, он спускался вниз, к бассейну.
Раздался короткий звонок, и створки дверей за ее спиной разошлись. Повернувшись, она последовала за группой японских бизнесменов, которые, пока лифт поднимался, стояли в послушном молчании.
В своем кабинете она включила компьютер и вывела на экран полный список запросов Коннора Моллоя. Затем позвонила ему по внутреннему. Она сомневалась, на месте ли он, и была удивлена, когда он сразу же снял трубку.
— Коннор Моллой.
— Говорит мисс Баннерман. Вы очень заняты сегодня утром? — спросила она и с удовольствием отметила, как он оживился, узнав ее.
— Привет! Занят? Вы шутите? Я чувствую себя как египетский фараон, замурованный в пирамиде. Вам стоит зайти и посмотреть, сколько вокруг меня бумаги. В жизни не видел столько досье. Чего ваш отец старался добиться — попасть в Книгу рекордов Гиннесса, как ученый, написавший документов больше любого из своих коллег? Сдается мне, что каждый раз, отправляясь в ванную, он в письменном виде оповещает об этом… то есть я хочу сказать, что удивлен, почему он, черт возьми, не публикует список своих покупок… или, может, он есть, но я до него еще не добрался!
Если бы такую тираду выдал кто-нибудь другой, Монти разгневалась бы. Но Коннору она просто улыбнулась:
— Да, он ужасно беспорядочен… вполне возможно, что вы где-то обнаружите и перечень покупок.
— Боюсь, что мне нужна ваша помощь. Как прошел вечер?
Вздрогнув, она подумала, что Коннор имеет в виду ее визит к Уолтеру Хоггину. Этого не может быть. Он никоим образом не мог узнать о нем и задал совершенно невинный вопрос.
— Прекрасно, спасибо, — испытывая легкое удивление, ответила она.
— Мне понравился наш ланч в понедельник. Ваш отец — настоящая личность.
— Что есть — то есть.
— А не могли бы мы с вами вдвоем посидеть за ланчем… в любой день на этой неделе?
«Не упусти своего шанса, — подумала Монти. — Я могу быть свободна в любой день». Но она не хотела, чтобы Коннор знал об этом.
— Проверю свое расписание. — Она переждала несколько секунд. — Могу только сегодня или завтра.
— Так как насчет сегодня?
— Отлично. Я встречу вас в кафе?
— Я думаю, что мы могли бы пойти в какое-нибудь другое место… так сказать, сменить декорации. Дальше по улице есть небольшой итальянский ресторанчик — выходите из центральных дверей, поворачиваете направо, доходите до следующего светофора — и заведение на углу. Именуется «Венеция».
— Я могу встретить вас внизу, в холле. Не проще ли будет?
— Нам лучше добираться по отдельности, — уклончиво ответил он. — Встретимся в час. Вас устраивает?
— Прекрасно.
— Я позвоню им, проверю, есть ли у них столик. Если возникнет какая-то проблема, я тут же перезвоню вам.
Положив трубку, Монти прямиком направилась в туалет, чтобы тщательно проверить состояние своего макияжа и прически.
Когда она явилась в «Венецию», Коннор Моллой уже был там, он занял столик в алькове. Это было шумное заведение, известное со стародавних времен; на стенках висели туристские плакаты с видами Венеции, а приглушенный свет создавал некоторую видимость уединения.
Когда она появилась, Коннор встал, приветствуя ее.
— Привет! — сказала она, чувствуя прилив возбуждения. На его лице была теплая улыбка, а темно-карие глаза смотрели на нее с выражением откровенной радости.
Он помог ей освободиться от пальто и придержал кресло, когда она садилась.
