27
Она внимательно всматривалась в темноту за окном «бентли», но кроме собственного неясного отражения в стекле ничего не могла разглядеть. Пустота. Ничего.
Адская пустота, в которой можно вопить хоть всю жизнь, и ни единая душа не услышит тебя. Пустота, где всегда холодно и где ты никогда не повзрослеешь и никогда не умрешь, и тебе не сбежать оттуда вовек.
Когда она утром спустилась вниз, Чарли Эдмундс, Джейк и Зурбрик из фирмы «Уркварт Симеон Макферсон» всей компанией завтракали, и у нее не было возможности сообщить Кену про свой сон о балконе, и только на обратном пути в Лондон она смогла это сделать, не упомянув в своем рассказе, что он оказался в ее постели.
День прошел хорошо. «Замечательной пище Спея» понравилась коммерческая реклама шоколада «Отверженный», понравился им и Кен. Они проведут разведку на местности в апреле, а съемки – в мае, три коммерческие рекламы, одна за другой. Бюджет одобрен в сумме около шестисот тысяч фунтов.
Она рассказала Кену, как выходила на этот балкон, когда только приехала, и уже тогда ей показалось, что он не надежен, но она проверила его, и все вроде бы было нормально. А Кен сказал ей, что она не должна придавать особого значения этому сну, возможно, и был какой-то совсем мелкий дефект, а ее инстинкт самосохранения предостерег ее. Может быть, тот же самый инстинкт предостерег ее и в случае с ружьем, брошенным без присмотра, и с тем насильником на станции «Хампстед» тоже.
– А вдруг у тебя есть этакие чувствительные антенны, как уши у кроликов или усы у таракана.
– Ричард называет меня таракашкой.
– Вот, может быть, как раз поэтому.
– Он говорит, что иногда, когда я задумаюсь, я выставляю наружу передние зубы, словно кролик.
– Ну да? А я и не замечал.
– А если ты никогда и не видел меня задумавшейся!
– Я полагаю, «таракашка» – это получше, чем «челюсти».
– Очень тебе признательна.
Кен несколько минут вел машину молча, потом закурил сигарету.
– Я не знаю, как насчет того сна об авиакатастрофе, может, это было и совпадением, но вот других два… предположим, что ты кому-то приглянулась там, наверху.
– Моей крестной матери, фее?
Он улыбнулся:
– Я за вариант с чувствительными антеннами.
– Ты начинаешь говорить, как Бэмфорд.
– Бэмфорд?
– Ну, наш приятель-психолог.
Кен ничего не сказал. Он затянулся сигаретой и легонько похлопал по рулю.
– А ты когда-нибудь думаешь о смерти? – спросила она.
– Иногда.
– Боишься ее?
– О, я куда больше боюсь жизни.
– Что ты имеешь в виду?
Он откинул голову назад.
– Наверное, боюсь отправиться в могилу, не оставив ничего после себя. – Он немного опустил стекло вниз и щелчком стряхнул пепел. – Понимаешь ли, я вот все думаю о том, что, живя на земле, мы постоянно что-то забираем: сжигаем бензин, загрязняем атмосферу, уничтожаем леса. Всегда забираем. И всем нам необходимо взамен оставить что-то в мире после себя. Мы просто обязаны постараться оставить его лучшим, чем он был, когда мы пришли в него. А пока я не вижу, что сделал это.
– Ты забавный. – Она улыбнулась и почувствовала, что его рука лежит на ее руке, легонько ее сжимая. – Очаровательно забавный. Ты много думаешь, да?
– Даже, может быть, слишком много. Что ты собираешься делать в выходные?
– Поеду за город. Ричард завтра отправляется на охоту, а вечером мы идем на один званый обед. А потом, в воскресенье… надеюсь, что ничего. А ты как?
– А я утром улетаю в Испанию. Съемка у Джереза.
– Ну да, конечно. И надолго уезжаешь?
– Вернусь вечером в среду, если мы уложимся в график.
– А ты работал с испанскими группами?
– Нормальные ребята. Придется сделать всего несколько цитат.
– Да, год нам предстоит довольно хлопотный.
Она прислонила голову к мягкой коже сиденья, закрыла глаза, вслушиваясь в привычный гул дорожного движения на автостраде и монотонное шуршание покрышек. От нагревателя по ногам шло жаркое тепло, Сэм расслабилась и почувствовала, как устала, и тут же задремала.
Она проснулась, вздрогнув от тряски, когда «бентли» запрыгал по улице Уоппинг-Хай.
– Ты неплохо вздремнула, – сказал Кен.
– Извини, плохая из меня получилась компания.
И тут она увидела, что две полицейские машины припаркованы на улице рядом с пакгаузом. Взглянула мельком на Кена, их глаза встретились, и она заметила, что тот нахмурился, но ничего не сказал. Она снова посмотрела на эти машины, на двери одной из них был герб городской полиции Лондона, а другая без опознавательных знаков, но с двумя небольшими антеннами.
Кен помог ей донести чемодан и стоял, наблюдая, пока не закрылись двери лифта. Он кивнул ей, ничего не говоря, показывая, что на всякий случай подождет несколько минут.
О господи.
Она уже поняла.
И пока уныло освещенная кабина лифта, дергаясь и лязгая, медленно ползла вверх, она все окончательно поняла. Лифт остановился со своим обычным резким толчком, и ее чемодан с громким стуком упал набок. Она проволокла его по коридору до дверей квартиры и принялась рыться в сумочке в поисках ключей. Во всем здании стояла тишина, в которой ощущалась какая-то тревога, словно соседи, наблюдая через дверные глазки, со всех сторон молча выжидали.
Когда она открыла дверь, Ники словно ракета вылетел навстречу.
– Мамочка!
Нет, это не было его обычное ликующее приветствие, а разгневанный и в то же время беспомощный крик о помощи.
– Тигренок! В чем дело, тигренок?
Он едва не плакал.
– Они разрезали медвежонка.
Ее охватило странное ощущение нереальности, словно на самом деле она не была здесь, а все происходило в ее воображении или снилось.
– Медвежонка? Разрезали? Кто его разре…
И тут она увидела полицейского, вышедшего из комнаты Ники. За ним по пятам следовала Хэлен.
– Что случилось, Хэлен? – спросила Сэм. – Нас ограбили?
Хэлен медленно покачала головой. Она была в шоке.
От страха у Сэм свело живот. Значит, это не сон? Она действительно наяву находится здесь? Дверной косяк, казалось, сам кинулся в ее сторону и сильно ударил по руке. Спотыкаясь, она прошла в прихожую и, чтобы удержать равновесие, ухватилась за край вешалки.
– Хэлен? Что это значит?
– Они все вытащили у него из животика. – Ники принялся плакать, его лицо заплясало у нее перед глазами.
