НЕ ЛЕЗЬ ТЫ В ЭТО ДЕЛО, СУЧКА.
Внутри у Чарли все бурлило.
– Очень мило. Что это такое?
Хью посмотрел на растение, как бы пытаясь припомнить, что он, собственно, намеревался с ним делать. Лицо его было испещрено следами машинной смазки, как и запачканные рабочие брюки из грубой ткани. Поверх рубашки с протершимся воротничком повязан галстук.
– Какое-то латинское название. Там, в пакете, есть специальная подкормка, которую вам надо будет ему давать. Черное мясо или что-то в этом роде.
Она слабо улыбнулась и коснулась одного из листьев – мягкого и пушистого.
– Спасибо, он и в самом деле милый. Весьма любезно с вашей стороны.
– Что вы сделали со своими руками?
– О, это… стекло. Просто царапины. – Она отвернулась от его вопрошающих глаз. – Очаровательное растение.
– Я его поставлю куда-нибудь. А то оно тяжелое.
– Вот на стол будет хорошо.
– Ему нужен свет, – сказал он.
– Возможно, ему понравится этот вид, – сказала она, пытаясь напустить на себя веселость.
Хью ухмыльнулся.
– Мне говорили, он неравнодушен к разным видам.
Их взгляды встретились, и Чарли заметила, что он почти незаметно нахмурил брови.
– Я как раз собиралась приготовить немного кофе.
– Это здорово, спасибо, но только мне не хотелось бы…
– Я собиралась пить растворимый, но в вашу честь я приготовлю настоящий.
Собеседник. Чарли не хотела, чтобы он видел ее страдание, ей хотелось, чтобы он остался, поговорил с ней. В его лице, манерах было что-то успокаивающее, хотя она толком и не понимала, что именно. Здесь, в доме, он выглядел еще выше, чуть не задевая потолок.
Она положила бланк запроса на подоконник и придавила его пластиковой рамкой с фотографиями Тома и ее собственными. Хью водрузил растение на стол. Прямо над ним раздавался стук молотков.
– Мне нравится золотая рыбка, – сказал Хью, подойдя к кухонному столу.
Он наклонился над шаром с Горацием и, подражая рыбке, открыл и закрыл рот. Чарли улыбнулась, пытаясь остановить готовые хлынуть слезы. Его внимательная доброжелательность заставила ее еще сильнее почувствовать печаль.
Клинышек обтрепанного галстука скользнул в воду. Хью оставил его в аквариуме, потому что рыбка подплыла к нему.
– Ему нравится мой галстук. Эта золотая рыбка явно рвется к портняжному делу.
– Вы можете снять его и просушить здесь, – сказала Чарли, а потом отвернулась, чтобы он не видел закапавших из глаз слез. – Вы всегда носите галстук? – спросила она.
Голос ее сорвался, она ложечкой сыпала кофе в кофейник. Она слегка коснулась глаз посудным полотенцем.
– Да. – Он отжал воду с кончика галстука. – Старая привычка. Мой отец всегда был одержим респектабельностью. – Хью разгладил клинышек галстука на груди. – Он был одним из тех британцев, с которыми вы спокойно могли бы отправиться хоть в пустыню. Даже если там будет сто сорок градусов в тени по Фаренгейту, он тем не менее будет одет в твидовый костюм и рубашку с галстуком.
– А чем он занимался?
Хью теребил рукой волосы.
– Он был археологом. Вел в своем роде жизнь Индианы Джонса, только не столь лихо. Им овладела навязчивая идея найти Священный Грааль,
[10]
и он потратил здоровенный кусок жизни, раскапывая могилы.
– И все время при галстуке?
– Беспокоясь, что люди могут счесть его немного чокнутым, он старался выглядеть респектабельно. Он считал, что человеку в галстуке люди доверяют. Бедняга все время пытался добыть денег на экспедицию или что-нибудь еще, рассчитывая убедить людей. – Хью коснулся галстука. – Вот почему, вероятно, и я ношу всегда эту штуку. Ношение галстука сидит у меня в генах. – Он улыбнулся. – Все мы пленники нашего прошлого, вы же понимаете.
– Он нашел хоть что-то?
– О да. Не то, что разыскивал, но несколько открытий он сделал.
Открытия. Раскопки. Чарли захотела узнать, не откапывал ли его отец какой-нибудь медальон. Пятнышки усталости плясали в ее глазах.
– С вами все в порядке? – спросил он.
Чарли кивнула.
– Вы выглядите бледной.
Гены. Родители. Люди всегда считают своих родителей чем-то само собой разумеющимся, равно как и особенности, которые от них переняли. Ей хотелось узнать особенности своих настоящих родителей: не носил ли все время галстук ее отец? Какие духи предпочитала ее настоящая мать? Подобные вопросы никогда прежде не приходили ей в голову.
– Я немного устала. Покраска дома – работа тяжелая.
– Надеюсь, я не оставил большого беспорядка, выводя автомобиль. Солома совершенно сгнила. Должно быть, она пролежала там долгие годы. – Стук молотков над ними стал сильнее. Хью мельком взглянул на оловянную пивную кружку Тома, стоявшую на кухонном столе. – Ну а как поживает лучший игрок матча?
– О, он… – Чарли почувствовала себя так, словно туча внезапно закрыла от нее солнце. – Нет его, в командировку уехал.
Слезы грозили появиться снова, и она налила кофе в кружку, неловко держа кофейник и пытаясь не слишком сильно сжимать ручку.
– Как там Виола Леттерс? – спросила она, доставая из буфета жестянку с сухим печеньем.
– Хорошо. Она безумно любила пса. Я хоть и не схожу с ума по йоркширским терьерам, но он не заслужил такой участи.
Хью потянул за шнур сушилки, и та приподнялась и опустилась на несколько дюймов с пискливым скрипом. Потом он подошел к раковине и выглянул в окно. По спокойной воде плыла пара лебедей.
– Прекрасный вид.
– Гидеон больше не будет приходить, – сказала она.
– Да?
– Он не сказал мне почему. Думаю, он расстроен из-за тех кур… считает, что мы его виним.
– Он что, вообще не собирается работать на этой улочке?
Чарли пожала плечами:
– Не знаю. Он застал меня врасплох.
Хью вынес поднос с кофе и печеньем в небольшой внутренний дворик на задворках дома, где они уселись на жестких скамьях у дуба. С жадностью проглотив аппетитное печенье, Бен растянулся на животе на плиточном настиле рядом. Чарли чесала на его шее место укуса какого-то насекомого.
– Хорошо сидеть на дворе в октябре, – сказал Хью, высыпая в кофе ложечку сахара. – В этом основная прелесть здешней жизни. А как ваша приятельница Лаура?
– О, с ней все в порядке, – слишком быстро ответила Чарли.
