Когда пес жадно ухватил огромную кость челюстями, она что есть силы провела зазубренным лезвием ножа, который держала в правой руке, поперек его горла, давя всем своим весом и чувствуя, как нож вгрызается внутрь. Острое лезвие прорезало насквозь и плоть, и мышцы, и кость.
Послышался сдавленный вздох, и пес, казалось, стал обвисать. Кровь брызнула на ее руки, одежду, лицо. Мастиф издал странный звук, вроде свиста, выронил кость из пасти, закашлял, накренился на бок, лапы его подогнулись, и он рухнул вперед, издавая резкие, скрежещущие звуки. Заливая грудь и лапы, из его пасти исторглась кровь. Скрежещущий звук начал затихать.
Она пробежала по мостику мимо мельничного лотка и вверх по насыпи, к леску. Колючий куст порвал ей платье. Когда она остановилась, сердце ее стучало так громко, что она слышала, как стук эхом разносится по леску, по всей ночи, на миллион миль отсюда. Она зашвырнула нож в кусты и услышала шуршание, когда он упал. Где-то близко пропищал зверек.
Они могут найти нож в кустах. Глупо. Пруд! Какого черта она не забросила его в пруд? Она попыталась включить свой фонарик, но он выскользнул из залитой кровью руки и упал в подлесок. Опустившись на колени, она пошарила в поисках его, но тут ее сковал страх, оттого что что-то стояло позади нее.
Она обернулась. В доме зажегся свет. В спальне. Кто-то стоял у окна, чья-то тень виднелась позади занавесок. Вот они разошлись, и послышался скрип открываемых створок.
Только это было не окно, а зеркало. Она в упор смотрела на свое лицо в зеркале, и чья-то фигура неясно вырисовывалась позади нее, расплывчатая, неразличимая. Она почувствовала дым, запах горящего дерева, солому…
И запах обуглившегося мяса.
Она увидела глаза, одни глаза. Страшные, смотревшие из почерневшей кожи. Раздался громкий удар. Зеркало взорвалось паутинообразными трещинами. Один зазубренный осколок отлетел к ее ногам, и она завизжала, потому что фигура двинулась к ней.
Темнота стала красной. Какой-то особый красный свет. Глаза Эрнеста Джиббона близоруко смотрели на нее из-за толстых линз, его челюсти тяжело двигались, словно управляемые крохотными моторчиками, спрятанными внутри. Она была насквозь мокрой от пота.
– Каждый раз одно и то же, – сказал он и присел ненадолго, одышливо дыша и изучая ее с той же слабой, приводящей в замешательство насмешкой, которую она заметила и в прошлый раз. – Нам необходимо выбраться за эти пределы. Ответ лежит вовне.
– Есть одна параллель, – сказала Чарли.
Она чувствовала себя опустошенной.
– В самом деле?
– Мои отношения с мужем в реальной жизни и мои отношения вот здесь, с этим мужчиной… с Диком. Вам не кажется, что они слишком похожи?
– Люди часто проходят через те же ситуации, что и в предыдущих воплощениях. Некоторые из них верят, что это из-за того, что они неверным способом пытались разрешить их раньше. – Он снял очки и протер их носовым платком в горошек. – Вам известно имя этой неприятной женщины?
– Нет.
– Не могла ли она быть тем существом, кто подошел к вам сзади, когда вы смотрели в зеркало?
Он надел очки.
– Тот человек в зеркале выглядел отвратительным… обезображенным… с сожженным лицом.
– Мужчина или женщина?
– Я не знаю.
– А что произойдет, если я не заберу вас оттуда, когда эта фигура подойдет к вам сзади в следующий раз?
Чарли ощутила прилив страха.
– Это… что-то случится.
– Возможно, вы обнаружите, что способны разделаться с этим сами. Мы попытаемся. Думаю, что было бы опасно не попытаться.
– Опасно не попытаться? – переспросила она.
Он важно кивнул:
– Когда мы вскрываем подсознательное, как в этом случае, всегда существует опасность стихийного возвращения в прошлое.
– Что вы имеете в виду?
– Здесь все контролировать пытаюсь я. Если вам становится слишком неудобно или страшно, я могу быстро вытащить вас оттуда. Если же вы начнете путешествовать в прошлое сами по себе, одна, где-нибудь далеко отсюда, и эта фигура в зеркале возьмет контроль в свои руки, то тогда… – Он пожал плечами.
– А с чего бы такое случилось? Ведь все происходит всего лишь в моей памяти.
В его глазах появилась неуверенность, и она испугалась. Ей захотелось никогда больше не приходить сюда, не начинать эту опасную игру. Ей хотелось бы больше доверять гипнотизеру.
– Я не знаю, с чего это может случиться, Чарли. Я не знаю, только ли это память. Я уже говорил вам в прошлый раз, что это очень сильное средство.
– Но вы не сказали мне, что это такое.
В улыбке всезнающего учителя уже не было прежней самоуверенности.
– Я не знаю, что это такое, потому что не сталкивался прежде с подобной ситуацией. И мне не известен никто, кто сталкивался бы. Я собираюсь провести некоторое исследование, посмотреть, нет ли чего-нибудь для сравнения в других историях болезни.
– А я-то полагала, что вы профессионал, – сказала она с едкостью, показавшейся ей самой чрезмерной.
Он посмотрел на нее и прищурился, став серьезным. От улыбки его не осталось и следа.
– В понимании сверхъестественного, Чарли, все мы – любители.
24
Она прошла по платформе станции среди толчеи пассажиров, возвращающихся домой с работы, главным образом из Лондона. Нарядно одетые и потрепанные, энергичные и подавленные, возвращающиеся домой, к ее домашнему заточению, к той, которая должна быть ему обязана, к этой маленькой женщине, к маленькому мужчине, домой, к горластым ребятишкам и пустым темным домам, домой, к любимой, к ненавидимой, к немощной, к умирающей, к мертвой…
И к заново родившейся.
Если ты продолжаешь возвращаться назад, то не умираешь. Ты просто меняешься. Ты складываешься заново. Проходишь новый цикл развития. Его проходят и все твои знания, и твой опыт.
Отстояв очередь у билетного барьерчика, Чарли пошла дальше. Ее туфли простучали по бетону ступенек и – вниз, в туннель. Отъехал, дребезжа над головой, поезд. А есть ли у кого-нибудь еще из всех этих спешащих людей прошлые жизни? Возвращались ли они оттуда когда-нибудь сюда, в эту жизнь, каждый раз после того, как умирали, так же как они возвращаются на эту станцию вечер за вечером?
А если? Если он все еще там? Что тогда?
Эта мысль побудила ее идти быстрее, взбежать вверх по ступенькам в дальнем конце туннеля, выскочить на бушующий ветер, в облачные серые сумерки и почти промчаться через автомобильную стоянку к маленькому «ситроену», окрашенному в два цвета.
Ее руки все еще болели, но она не замечала этого, забираясь в машину, заводя двигатель и по привычке включая радио. Из него донесся рев смеха: Фрэнк Муир рассказывал байку. Только не сейчас, сейчас ей было не до юмора. Она вставила в магнитофон кассету. Рахманинов, мрачный, угрюмый, старый, слишком старый. Она ощущала напряжение скрипки, словно смычок скользил по ее собственным натянутым нервам… Выщелкнув кассету обратно, Чарли снова погрузилась в свои мысли.
