– Да, – сказал он, доставая трубку из кармана куртки.
– Вы говорили, что это может быть что-то маленькое.
Он порылся в другом кармане и вытащил кожаный мешочек с табаком.
– У меня есть две вещи, – уточнила Чарли.
Он расстегнул «молнию» на мешочке и затолкнул в него чашечку трубки.
– Расскажите.
И она рассказала ему о своем происхождении, все, что смогла припомнить о сеансах ретрогипноза, о конюшнях, о муже Виолы Леттерс, о «триумфе» и жевательной резинке, о медальоне и записке, лежавшей внутри него, о надписи на камне и о ноже.
Она не рассказала ему только о том, что снова выкопала медальон, о сгоревших фотографиях, равно как и о том, что Том ушел от нее. Чарли не хотелось, чтобы Хью подумал, будто она рехнулась, и не поверил бы этим фактам, потому что нисколько она не рехнулась, ведь в самом же деле нет… ну, разве что просто движется немного по этому пути. Но не совсем ведь очертя голову.
– Д. любит Б. Дж.? – Он слегка постучал по зубам черенком трубки. – Инициалы что-нибудь означают для вас?
– Его зовут Диком.
– А как звали вас в этих возвращениях в прошлое?
– Не знаю.
Хью чиркнул спичкой и раскурил трубку. К Чарли поплыл голубой дымок.
– Вас удочерили и вы не знаете настоящих родителей?
– Теперь я пытаюсь это выяснить.
– Стало быть, наиболее вероятным объяснением должна быть криптомнезия.
– Криптомнезия – это всякие вещи, которые кто-то знал в детстве, а потом забыл, так?
– Совершенно забыл, словно этих вещей никогда и не существовало. – Он затянулся. – Воспоминания о времени, когда вам был год или два, к примеру. Очень немногие люди могут вообще что-либо припомнить без помощи гипноза. – Он вгляделся в чашечку трубки и пальцем примял табак. – Может, вы были здесь с вашими настоящими родителями до того, как вас удочерили.
– Меня удочерили при рождении.
– Вы в этом уверены?
– Именно так моя мама всегда… – Чарли остановилась.
– Матери часто защищают детей от дурных воспоминаний. Может, и она защищала вас от чего-то?
Смертельная ложь. Правда. Возвращайся.
Чарли огляделась. Один из стариков в конце стойки бара таращился на нее, и когда она обернулась к Хью, то уголком глаза заметила, как тот старик тянет за рукав приятеля и что-то ему бормочет.
– Конечно, если я была в этих краях с настоящими родителями… или моими приемными родителями… то у меня же должны быть какие-то воспоминания, да?
Хью вынул трубку изо рта и покрутил черенок, подгоняя его.
– У вас наверняка есть какие-то воспоминания. Вы знаете, где были конюшни. Вы знаете, где был закопан медальон и где был нож.
Чарли кивнула.
– Вот вы совершенно уверены, что ваши приемные родители всегда жили в Лондоне. Но возможно и такое: ваша настоящая мать была из этих мест и вы провели здесь свои первые год или два, прежде чем вас удочерили. Или, если вас удочерили при рождении, у вашей приемной матери есть здесь родственники?
– Думаю, это возможно, – сказала она. – Но не должна ли я в таком случае помнить побольше?
– Вы постоянно вспоминаете все больше и больше. Вы лишились вашего настоящего отца, потом приемного отца. Это довольно тяжелый путь для ребенка. И вот вы справились с этой тяжестью, как бы похоронив ее. Вам необходим гипнотизер, чтобы это раскопать.
– А я-то полагала, что вашим предметом была философия, а не психиатрия.
Он утрамбовал пальцем табак в чашечке трубки.
– Я играю роль завзятого спорщика, только и всего. – Он пожал плечами. – Обычно для таких вещей всегда находится объяснение. Если ваша мать не хочет рассказать вам… или не может… то как насчет кого-нибудь из ее родственников?
– Никого не осталось в живых.
– А друзей?
– Нет. Мне следовало бы приступить к этому делу лет десять назад.
– А вы не знаете, как звали ваших настоящих родителей?
Не лезь ты в это дело, сучка.
– Я надеюсь разузнать.
– И все-таки это вряд ли поможет, но хотя бы подскажет, откуда они родом.
Она осушила рюмку и заказала еще один «спритсер» и кружку пива для Хью. Всего лишь воспоминания. На другом конце помещения игральный автомат выдал безумный завывающий звук и изрыгнул целую пригоршню монет. Воспоминания. Мятный привкус жевательной резинки. Женщина на лошади. Медальон. Кровь, хлещущая из шеи мастифа. Она посмотрела на свои руки, исцарапанные и изодранные в клочья. Раны были воспоминаниями. Раны заставили тело вспомнить, что определенные вещи были болезненными, заставляли не делать их снова. Ее сознание было полно ран, которые болели слишком сильно, чтобы принадлежать кому-то другому.
По выражению лица Хью она видела, что и он это понимает.
Закусывали они в небольшом ресторанчике на задворках трактира. Чарли придирчиво ковыряла салат с креветками, жалея, что заказала его. Что-то в креветках казалось ей слишком резким – то ли рыбный вкус, то ли само мясо. Ей казалось, что она закусывает червями.
Низкий туман размазывал луч фар «ягуара», когда они катили обратно по их улочке, в самом начале двенадцатого. Мимо промелькнул Розовый коттедж, темный под мраморным светом луны. Какая-то крошечная красная точка мерцала у входной двери.
Хью затормозил. Чарли неуверенно выкарабкалась из машины, заметно под хмельком. Скорбно мяукал Нельсон. Хью стоял рядом с Чарли, когда она открыла калитку. Позади них постукивал двигатель «ягуара».
– Нельсон! – сказал Хью. – Хороший малыш!
Кот снова замяукал.
– Я дам ему немного молока, – сказал Хью.
– А у меня есть собачья жратва, если только он станет есть ее. С ним-то что будет?
– Утром я скажу полицейским, – сказал Хью. – Они, по всей вероятности, отдадут его в чей-нибудь дом или еще что-то придумают. Если только вам он не нравится?
– Не думаю, что Бен это одобрит. А вы его не хотите взять?
– У меня от него мурашки идут по коже.
Нельсон опять завыл, посверкивая единственным глазом.
– Я довезу вас до дома.
– Я могу и дойти.
– Никаких проблем. Входит в обслуживание.
Когда Хью остановился позади ее «ситроена», Чарли охватило чувство подавленности: ей не хотелось оставаться в одиночестве, не хотелось идти в дом одной. Она уставилась через ветровое стекло на темные ночные очертания.
– Я все время думаю о Виоле Леттерс.
– Вы не должны винить себя.
– Не хотите кофе?
