Благодарности
Есть ряд людей и организаций, без чьей помощи этот роман не был бы написан, и я глубоко благодарен им за их терпение и энтузиазм. Хочу принести особую благодарность доктору Эндрю Дейви, члену Королевской коллегии анестезиологов; мистеру Роберту Бирду, члену Королевской коллегии хирургов; доктору Симону Найтингейлу; доктору Найджелу Киркему, члену Королевской коллегии патологоанатомов; доктору Мартину Стриту; доктору Чарльзу Муну; доктору Гарри Джерсону; доктору Мартину Гамильтону-Фареллу; доктору Ричарду Винценту; доктору Дугласу Чемберлену; доктору Дэвиду Блейни; доктору Айану Паркину (отделение анатомии Бирмингемского университета); доктору Дэвиду Стратфорту-Кларку; доктору Пэм Грэм; доктору Сьюзан Блэкмор; Катрин Бейли; редакции «Вечернего Аргуса», особенно Крис Флауэр; Крис Чандлер; Джеффу Лоудеру; чрезвычайно любезному Майку Говарду; Адаму Тримингэму; Лизе Холленд; Каролин Мид; Элизабет Теннисон; Жану Жаку; Розмари Эдвардс; Кэрол Доджсон; редакции «Ивнинг стандард» и особенно Патриции Миллер; Кэт Ло; Джервейсу Уэббу и Джону Пасмору; Джону Харрисону из «Хампстед и Хайгейт газет»; Сью Анселл; Веронике Гамильтон Дилей; Джону Придо; Нику Бремеру; Марии Киннерсли, старшему инспектору санэпидемслужбы; Ивонне Вакстон из министерства внутренних дел; Рою и Эндрю Бруксам, а также Джулии Уэлш из похоронного бюро «Р.А. Брукс и сын»; мистеру Брайану Турнеру, старшему регистратору крематория «Даунз лимитед»; мистеру Фраю Ханнингтонзу (похоронное бюро) и его одноименной компании; мисс Элинор О'Киф из Общества по исследованию психики за ее всесторонние познания; Нику Кларку-Лоузу, библиотекарю Общества по исследованию психики, за его доброе терпение к моей дурной привычке брать книги и не возвращать их вовремя; Рэну Харрису из полиции Брайтона; Кэнону Доминику Уолкеру из Общества акушеров-гинекологов; доктору Роберту Моррису; Международной ассоциации по изучению состояний клинической смерти; фирме «Рэклин Траст и Хэйлз Гест».
Я в долгу у многих людей, которые откликнулись на мою просьбу рассказать об их личном опыте пребывания в состоянии клинической смерти и выхода из собственного тела; а также у литературного агента Джона Терли; редактора Джоанны Голсуорси; издателя Виктории Питри-Хей и, конечно, у моей жены Джорджины, которая, как всегда, не давала мне отвлекаться от работы над книгой.
Посвящается Джо и Лили
1
Вторник, 16 октября 1990 г.
Первый знак был подан меньше чем через час после того, как похоронный кортеж покинул маленькое кладбище за церковью. Три глухих удара из наспех засыпанной могилы. Их услышал церковный служитель, хотя позднее один из служек, несших покров, признался: ему показалось, будто в гробу что-то шевельнулось, но он побоялся поставить себя в глупое положение и ничего не сказал.
Церковный служитель был шестидесятисемилетним вдовцом, старательным и не слишком впечатлительным человеком, носившим на лице отпечаток собственного горя; временами он завидовал мертвецам в их могилах. В тот самый полдень он, как всегда, вошел через заднюю калитку и поспешно зашагал по мощеной дорожке через кладбище – хотел подготовить церковь к обряду причастия на следующее утро и вернуться домой до того, как начнется дождь.
Проходя мимо свежей могилы – вокруг нее лежали венки и цветы, – он потупил взор и почувствовал стеснение в груди, которое всегда появлялось у него при виде свежих могил, болезненно напоминавших о похоронах жены, которая умерла семь лет назад. Со времени ее смерти несчастья других редко трогали его. Но эту смерть он принял близко к сердцу, возможно, потому, что знал покойную всю ее жизнь, а может быть, из-за ее возраста, а может, просто из-за того, что трудно было поверить: такая хорошенькая и жизнерадостная женщина – и вдруг мертва.
Он резко остановился, вздрогнув от звука, который, как ему показалось, исходил из-под земли, и прислушался, оглядываясь вокруг, в сомнении, уж не почудилось ли ему это.
Ветки тисового дерева громко стучали по стене церкви. Звездное небо, похожее на мрамор, но несколько темнее того, что был на могильных плитах, становилось все мрачнее.
Ветер, подумал служитель, просто порыв ветра. И, понурив голову, снова заторопился. Подойдя к порталу церкви, он опять услышал этот звук.
Упали первые капли дождя, но он не обратил на них внимания, продолжая настороженно прислушиваться, стараясь расслышать что-нибудь сквозь свое хриплое от одышки дыхание. Он медленно пошел назад мимо ровных рядов надгробных камней крошечного кладбища, осторожно приближаясь к свежей могиле, будто подходил к краю обрыва, и остановился на безопасном расстоянии, вглядываясь в темный прямоугольник и аккуратный холмик сырой земли, смешанной с известняком, рядом с ним, который завтра утром разровняет могильщик.
Салли Макензи. Впоследствии миссис Салли Дональдсон. Двадцати трех лет. Жизнь в ней била ключом, но у нее всегда находилось время для других. Крестилась тут, была в отряде девочек-скаутов проводником, потом добилась места в университете, где и встретилась со своим мужем Кевином, неглупым, уверенным в себе молодым человеком, который, как кто-то сказал, работал в страховой компании. Их обвенчали тут едва ли год назад, и он помнил, как в день свадьбы молодой супруг сиял от гордости, словно выиграл самый большой приз в мире.
Вчера же лицо молодого человека окаменело от горя, словно он никогда не знал счастья и радости.
Поговаривали, это из-за того, как все произошло. Внезапно, слишком внезапно. И потому перенести это было еще тяжелее, если можно так сказать, шептались люди. Церковный служитель не был уверен, что неожиданная смерть хуже, чем продолжительный процесс умирания. Когда умерла его жена, говорили, что это было милосердным избавлением. Для нее, но не для него.
Впереди по дорожке ветер гнал красную конфетную обертку. Он прислушался, замерев, не обращая внимания на дождь. Снова подул ветер, зашуршал целлофан, в который были завернуты цветы, и он ясно представил их яркие тона – сочные белые, красные, розовые. Они казались такими живыми на фоне сырой земли, сухой травы и осенних буков, росших вдоль кладбищенской ограды. На ветру забилась траурная лента, и он наклонился, чтобы прочитать надпись на ней: «Сал со всей нашей любовью». Другая лента, на огромном букете малиновых роз, перевернулась, капризно извиваясь вокруг зеленой ленточки, которой она была привязана к букету: «Сал, прощай навек. Кевин».
Одинокий голубь быстро пролетел у него над головой, ветка тиса снова застучала по стене церкви. Дождь усилился. Завтра служитель соберет цветы, согласно желанию вдовца, и отнесет их в хоспис в Брайтоне. Он внимательно посмотрел на темный четырехугольник: пока только тонкий слой почвы покрывал гроб. Земля после долгого засушливого лета все еще была твердой и комковатой, и несколько комков скатились с могилы.
Кусочки известняка падают на крышку гроба – только и всего.
Церковный служитель повернулся и поспешил под крышу портала мимо доски с указующими перстами: «ДЕШЕВАЯ РАСПРОДАЖА, УТРЕННИЙ КОФЕ, ПОЖЕРТВОВАНИЯ НА РЕМОНТ ЦЕРКОВНОЙ КРЫШИ», повернул кольцо дубовой двери, закрывшейся за ним со стуком, который повторило эхо, и вошел в маленькую церквушку. Внутри было тихо и спокойно. Его взгляд привычно скользнул по каменной купели и аккуратным стопкам книжек с гимнами, по выцветшим фрескам на стенах. Христос скорбно смотрел вниз с витража над алтарем. На стене у двери висели таблички с именами местных жителей, погибших на войне. На деревянном стеллаже под ними – стопка плохо напечатанных брошюр с историей церкви и церковного прихода – тридцать пенсов за штуку. Там же стояла коробка для денег.
