Четверо студентов – двое парней и две девушки – были застрелены солдатами Национальной гвардии в Кентском университете, штат Огайо, во время марша протеста против войны во Вьетнаме. Фотография на первой полосе изображала студента в джинсах, лежащего на земле. Лицо – застывшая маска смерти – обращено прямо в объектив. Стоящая рядом с ним на коленях девушка, простирая руки, взывала о помощи. Остальные студенты, как во сне, шли мимо. Отличная фотография, запечатлевшая самый момент смерти. Он присоединит ее к своей коллекции.
Харви встречался сейчас с рыжеволосой студенткой по имени Гейн. Она училась на медицинскую сестру и сходила с ума от орального секса. Он все еще принимал таблетки, но ухитрялся хранить это в тайне от нее и от других девушек, которых у него было множество. Теперь он легко сходился с девушками, в основном медсестрами. Он узнал секрет, как нравиться им: притворяться, что они тебе небезразличны, проявлять к ним интерес, быть очаровательным и остроумным – проще простого. Это всегда срабатывало.
Вся жизнь – игра. Только нужно, чтобы другие видели, что ты играешь по правилам. Любого можно одурачить, если играть по правилам.
Иногда ему удавалось одурачить и самого себя: он такой же, как все, нормальный; у него нет больше этой силы; ему не нужно принимать лекарства.
За несколько дней до экзаменов он прекратил их пить, попытался выбраться из своего тела снова и прочесть экзаменационные задания. Но ничего не вышло. Возможно, болезнь прошла. Сила оставила его.
Без таблеток у Харви постоянно кружилась голова. Даже не возникало эрекции. Характер стал раздражительным, неконтролируемым. Он только наполовину покинул свое тело, не смог расстаться с ним окончательно – казалось, будто он сознательно контролировал себя с площадки, установленной в голове. Однажды ночью он изошел яростью. Гейн испугалась и сказала, что, должно быть, он слишком перетрудился, что у него нервный срыв.
Она наговорила много такого, что, как он помнил, сказала ему его первая девушка, Анджи. Поэтому он снова вернулся к своим таблеткам, к привычному состоянию одурения по утрам и головным болям, к которым давно привык и которые воспринимал как само собой разумеющееся.
То же самое испытывал мужчина, у постели которого сейчас сидел Харви. Кожа мужчины была ужасного белого оттенка, похожая на мрамор. Они всегда прибывают из операционной белые, как мрамор, – или как мертвые, от которых, если бы не зеленые сигналы электрокардиографа, их было бы невозможно отличить.
На пластиковом браслете мужчины на запястье стояло имя: «Э. Мидуэй». К пластиковой канюле
[5]
с тыльной стороны руки, как раз ниже браслета, была прикреплена дренажная трубка. К груди подсоединены электроды ЭКГ, под ними виднелся свежий восьмидюймовый ровный шрам. Из висящих на стойке пластиковых мешочков по трубкам бежал физиологический раствор с адреналином, от груди к монитору электрокардиографа тянулись провода. Мужчина лежал на спине, руки по бокам, глаза закрыты, рот открыт. Он не видел медной пластинки сбоку на мониторе под ним, которая гласила: «В память о Луи Сильверштейне, 1968 г.»; не знал о Харви, сидящем рядом, чей долг оставаться с ним до тех пор, пока он не выйдет из наркоза настолько, что его можно будет отправить назад в палату.
Грудь мужчины слегка вздымалась, слабо, но ритмично. Он дышал сам. Анестезиологи двадцать минут назад убрали дыхательный аппарат. Харви взглянул на монитор. Давление 148/70. Нормально. Э. Мидуэй благополучно перенес операцию и наркоз и теперь приходил в себя.
Глубокая анестезия. Двенадцать кубиков бриетала, чтобы отключить сознание, и однопроцентная смесь фторотана, чтобы не просыпался, потому что в ходе операции, продолжавшейся почти четыре часа, возникли осложнения. Восемь миллиграммов панкурония для расслабления мышц, что позволяет хирургу вскрыть брюшную полость без их рефлекторных сокращений: Пятнадцать миллиграммов галоперидола и сорок миллиграммов папаверетума для снижения артериального давления и уменьшения кровопотери во время операции. Харви был заинтригован химическим разнообразием анестетиков.
Мужчина зашевелился. Скоро придет в себя, подумал Харви, потом снова взглянул на фотографию в газете и перевел взгляд на обтянутые черными чулками ноги медсестры напротив, по имени Антея, которая ему приглянулась. Рядом с ним, у кровати, где лежал мужчина лет сорока с роскошными усами, сидел Томас Пайпер.
Харви целый год в паре с Пайпером анатомировал их труп, но так и не сблизился с ним. Его напарник был нормальный, серьезный, усердный, не слишком привлекательный парень. Хедли Уинз бросил учебу, потому что не выносил вида крови. Гордон Клиффорд погиб этой весной на лыжной прогулке.
Возле койки, где лежала пожилая женщина, послышались взволнованные голоса.
– Позовите, пожалуйста, мистера Кримбла! – поспешно крикнула кому-то сестра Антея.
Харви оглянулся. Анестезиолог протыкал иглой пузырек с лекарством для подкожных инъекций, а его помощник по имени Роланд Данс, надутый тип, который любил выставляться перед студентами, старался вставить в горло женщине трубку дыхательного аппарата. Послышался звук шагов, но тут Харви пришлось переключиться на своего пациента, который неожиданно стал задыхаться. Харви резко повернулся, испугавшись на какое-то мгновение, что больной умер, а он пропустил этот момент.
Только однажды он уловил его. Это произошло при похожих обстоятельствах с пациентом, который, так же как Э. Мидуэй, перенес тяжелую полостную операцию и лежал без аппарата искусственного дыхания. Неожиданно он стал задыхаться, вспышки на мониторе превратились в одну бесконечную прямую линию.
Тогда Харви сразу понял, что человек умирает, можно сказать, он чувствовал, как жизненные силы покидают его. Он стоял позади, когда команда реаниматоров пыталась не дать больному покинуть этот мир, но все было тщетно: за какие-то секунды краски сошли с его лица, ушло и что-то еще. Вот бы взвесить его за одно мгновение до того, как с ним это произошло. Харви был уверен: определенно что-то покинуло его тело.
Э. Мидуэй уже однажды умирал. Час назад в операционной. Сердце его остановилось, почти десять минут хирург и сестры боролись, чтобы заставить его биться вновь. Они пробовали дифибриллятор, но безуспешно, потом в один из желудочков сердца ввели адреналин. Это возымело действие, но врачи не были уверены, что больной не испытал кислородного голодания, которое вызывает необратимые процессы в мозгу.
Организм пожилого человека – Мидуэю было семьдесят семь – не слишком приспособлен к сопротивлению. С точностью можно будет сказать только через пару дней, когда он достаточно придет в себя.
