– Я видел вашу рекламу, Дивайна.
– Где вы взяли мой номер? – Голос звучал устало.
– В телефонной будке, откуда я звоню. В начале Эрлс-Корт-роуд.
– Вы хотите встретиться?
– А вы сейчас свободны?
– У меня есть час, если подъедете прямо сейчас.
– Какого цвета у вас волосы?
– Рыжие.
– У вас… у вас есть светлый парик? Длинные золотистые волосы. Волнистые.
– Хотите, чтобы я его надела?
Через две минуты Томас нажимал кнопку домофона рядом с узкой дверью, зажатой между букмекерской конторой и кафе. Он назвался и, когда дверь открылась, вошел внутрь и поднялся наверх по узкой, плохо освещенной лестнице.
Дверь на верхней площадке была открыта. В дверном проеме стояла женщина, гораздо моложе, чем можно было ожидать, судя по голосу – самое большее двадцать пять. Она оказалась более полной, чем он себе представлял. У нее было дружелюбное невыразительное лицо – не красивое, но и не уродливое. Длинные волосы имели цвет платины. На ней был атласный, свободно запахнутый халат кремового цвета.
– Томас?
Он смотрел на ее грудь.
– Да.
Женщина придирчиво оглядела его, затем пригласила пройти внутрь и закрыла дверь.
Он оказался в небольшой комнате, освещенной красной лампой под шарообразным тканевым абажуром. На стенах и на потолке располагались большие зеркала. На узкую кровать было наброшено покрывало с узором в виде свечей, на полу лежал довольно затертый красный ковер. Окно, которое было открыто, защищали от любопытных взглядов жалюзи. На туалетном столике стоял электрический вентилятор.
– Томас, ты не хочешь выпить?
– Нет, спасибо.
– Может быть, кока-колы?
– Нет, ничего не надо. – Он чувствовал себя не в своей тарелке. В комнате одуряюще сильно пахло духами, которых он не любил. Он совсем не так все себе представлял.
– Давай сразу обговорим финансовую сторону дела, хорошо, Томас? Я беру сто фунтов в час, но, если тебе захочется чего-нибудь необычного, это будет стоить дополнительных денег.
Ошеломленный такой прямотой, Томас вынул из кошелька два пятидесятифунтовых банкнота и отдал их женщине. Взамен он получил презерватив в упаковке из фольги.
Она развязала пояс халата, позволила ему распахнуться и приглашающе откинулась назад.
– Что ты хочешь, чтобы я сделала, Томас? Может быть, небольшой массаж вначале?
Ее груди и близко не походили на грудь его матери. Они были большие, круглые, слишком выдающиеся вперед. И совсем не выглядели настоящими. Их соски вызывали ужас – длинные, похожие на темно-коричневые окурки.
На лобке у нее росли густые, не ведавшие бритвы волосы.
Он перевел взгляд на ее парик, затем опять на лобок.
У его матери волосы были светлые – в последние годы тронутые сединой, но все же светлые.
А эти, черные, они были ужасны.
– Что-то не так, Томас?
– Черные волосы. На лобке.
Она улыбнулась:
– Прости, малыш, но парика для них у меня не нашлось!
Ему не нравилось, что она над ним насмехается. Он неожиданно понял, что совершил ошибку, придя сюда. Он совсем не так это себе представлял. И совсем не такого хотел. В фильмах он видел, что это происходит в огромной, сверкающей убранством комнате, с большой ванной, хрустальными подсвечниками и шампанским во льду.
И эта женщина совсем не похожа на его мать.
Своим дешевым париком она оскорбляла ее память.
– Ты можешь говорить по-другому? – спросил он.
– По-другому?
– Ты знаешь актрису Глорию Ламарк?
Она покачала головой.
В нем начал подниматься гнев.
– Ты хочешь, чтобы я говорила как леди, да, Томас? Она говорила как леди? – Женщина сымитировала выговор тех, кто принадлежит к высшему обществу. – Я должна говорить вот так?
– Скажи мне, что хочешь потрогать мой паровозик, – сказал Томас с ноткой отчаяния в голосе.
Вернувшись к своей обычной манере разговора, женщина спросила:
– Твой что?
Он покраснел.
– Мой паровозик. Скажи, что хочешь потрогать мой паровозик.
– Паровозик? Что ты называешь паровозиком, малыш?
Он показал на ширинку:
– Ну, это. Член.
– И ты называешь его паровозиком? – Секунду женщина не могла в это поверить, затем хрипло рассмеялась.
Томас смотрел на это отвратительное существо с мерзким сладким запахом, с окурками вместо сосков, с жирной плотью и исходил яростью. Он сунул руку в карман и вынул монету.
Подбросил, поймал, выложил на ладонь.
Женщина заметила, как в воздухе что-то мелькнуло, и спросила:
– Что это?
– Решка, – сказал он. – Решка, Дивайна. Тебе несказанно повезло. – Он повернулся, быстрыми шагами вышел из комнаты, сбежал вниз по лестнице, выскочил на улицу и, не сбавляя скорости, дошел до угла, где стоял «форд-мондео» доктора Джоэля.
34
Что со мной не так?
Машина дрожала от звуков хорала, которые занимали весь диапазон – от самых низких голосов до самых высоких. Они лились из колонок, словно из загробного мира, словно зов мертвых. Они запечатывали уши Томаса, пульсировали в его сердце.
Он ехал, окруженный облаком ярости, как одержимый, в чьей душе поселились демоны. Ему нужно было убить кого-нибудь, не важно кого – мужчину, женщину, наркомана, бездомного алкоголика.
И в этом будет виноват доктор Майкл Теннент.
Кровь будет на твоих руках, доктор Теннент.
Все еще ощущая тошнотворный запах духов проститутки, он ехал в сторону Вест-Энда. Его снедало беспокойство: что, если психиатр разглядел его лицо? Что, если его сука записала номер машины?
Нет. Они просто посмотрели в его сторону, и все. Они не видели его лица, они не записали его номер. Они не обратили на него внимания. Они видели только друг друга. Даже если и так, он все равно проявил небрежность. Глупость.
Почему они с Дивайной не смогли обратить внимание друг на друга?
Почему ты смеялась надо мной, Дивайна?
Да что, черт возьми, со мной не так?
На Кингс-роуд движение было плотным. Ему пришлось сбросить скорость и лечь в дрейф, став звеном в длинной цепочке автомобилей, будто в аттракционе с игрушечными машинами в парке развлечений.
Его трасса называлась «Виртуальный Лондон».
