Аманда! Аманда, милая! Позвони! Позвони, скажи, что у тебя все в порядке. Господи, Аманда, позвони!
Прикрываясь медицинской картой, Майкл незаметно поглядел на часы. Еще двадцать минут. Он хотел позвонить Лулу – просто для того, чтобы услышать ее голос, почувствовать близость к Аманде.
Томас Ламарк едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. Отлично! Ребенком он любил ловить насекомых – для этой цели хорошо подходили мухи, лучше всего мясные, – затем пришпиливать их за одно крыло к столу и смотреть, как они бьются, пытаются взлететь, но не могут.
– Давайте… – начал Майкл и замолчал. Он потерял мысль. Пытаясь совладать с собой, он спросил: – А как вы думаете, что будет ужаснее?
Теренс Джоэль сунул руку в карман пиджака, вынул оттуда монету, подбросил ее и, поймав в ладонь, прикрыл ее другой рукой.
– Орел или решка? – спросил он.
Майкл не знал, стоит ли отвечать, но любопытство взяло верх.
– Ну хорошо, – сказал он. – Решка.
Теренс Джоэль убрал руку, прикрывающую монету.
– Повезло.
– Если бы выпала решка, то не повезло бы?
Джоэль улыбнулся:
– Нет, тоже бы повезло. Только мне.
– Это золотая монета? – спросил Майкл.
– Фамильная реликвия. – Джоэль положил монету обратно в карман.
– С ее помощью вы принимаете решения?
– А как вы принимаете решения, доктор Теннент?
Консультация летела ко всем чертям. Перед ней Майкл просмотрел свои прежние записи. Всю прошлую беседу Джоэль изливал поток не связанных друг с другом и несущественных для процесса лечения бессмысленностей, и они ничего не достигли. То же самое он делал и теперь. Он избегал настоящего разговора. Отгораживался от него. Говорил о чем угодно, кроме того, что было необходимо.
Может быть, в этом и состояла его проблема. Его одолевала навязчивая идея о смерти. И еще одна, связанная с потерей близкого человека. Кроме того, он обладал искаженным видением реальности. Где коренятся причины этому? Может быть, он потерял любимого человека?
Почти наверняка.
– Теренс, мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне о вашем детстве, – сказал Майкл, намеренно называя пациента по имени. – Давайте поговорим о вашей семье, о том, как вы жили, когда были ребенком.
Джоэля будто выключили. Он съежился и так и остался сидеть без движения, словно восковая фигура в галерее искусств, рядом с которой стоит табличка: «Человек на диване».
Что бы Майкл ни говорил после этого, он не мог вывести его из этого состояния. Джоэль просто не реагировал. Наконец Майкл сказал:
– Время нашей беседы истекло.
Джоэль встал и молча, не глядя в сторону Майкла, пошел к двери.
– Если вы подойдете к моему секретарю в приемной, она назначит вам следующую консультацию, – сказал Майкл ему в спину в тайной надежде, что больше никогда не увидит доктора Джоэля.
Томас Ламарк записал день и время следующего приема в черный ежедневник в кожаном переплете. Он был доволен. Беседа прошла хорошо.
Даже отлично.
По дороге домой, сидя за рулем синего «форда-мондео», он прокрутил ее в голове. Он не мог дождаться момента, когда попадет в свой шалаш. Он вел машину аккуратно, не желая повредить содержимое лежащей в багажнике коробки, которую он забрал в конторе в Челтнеме.
Ему не терпелось открыть ее.
Майкл продолжал думать о докторе Джоэле весь остаток дня. С этим человеком явно что-то не так. Его врач поставил ему диагноз «клиническая депрессия», однако Джоэль совершенно не вел себя как человек, страдающий от депрессии.
При депрессии самооценка человека понижается. Он перестает следить за своей внешностью. Теряет навыки взаимодействия с другими людьми.
У доктора Джоэля очень высокая самооценка. Он выглядит безукоризненно. Никакая у него не депрессия.
Но что-то с ним не так, и сильно не так. Какая-то темнота. Он сумасшедший.
55
Боль в мочевом пузыре стала невыносимой. Скоро ее уже невозможно будет терпеть.
Вдруг ее руки нащупали провал в стене. Дверь!
Как, спрашивается, я могла пропустить ее раньше?!
Она не могла ее пропустить – она обошла комнату кругом много, много раз.
Кто-то открыл ее!
Господи. Неужели здесь, в темноте, кто-то есть?
Бедра Аманды свело судорогой, боль поднималась вверх до самых почек, от нее кололо в груди. Она шагнула в дверной проем и пошла вперед маленькими мучительными шажками.
Когда она зашла в этот новый объем темноты, химический запах стал еще резче. От него резало в глазах, першило в горле и болело в груди. И в этом пространстве было еще кое-что.
Присутствие человека.
– Кто здесь? – спросила она таким сиплым и сдавленным голосом, что сама испугалась.
Ответом ей была оглушительная черная тишина.
Она продолжала пробираться вперед, идя вдоль каменной стенки. Затем вдруг, несмотря на осторожность, она споткнулась обо что-то твердое, неловко переступила, потеряла стену и, взмахнув руками, упала, но не на пол.
– Простите, – сказала Аманда. – Простите, я…
То, на чем она лежала, не двигалось. Она дотронулась рукой до чего-то мягкого, пушистого.
Химический запах был невыносимым.
Шерсть! Аманда вздрогнула. Она упала на какое-то мертвое животное. Она отдернула руку и случайно дотронулась до чего-то холодного, резиноподобного. Она сразу поняла, что это.
Человеческое лицо.
Вскрикнув не своим голосом, она отдернула руку, вскочила и бросилась назад, к дверному проему, ведущему в первую комнату. Теперь она вспомнила, узнала этот запах – так пахло в школьной биологической лаборатории. В этом химикате хранились лягушки и другие животные.
Формалин.
Аманда наступила на второе тело и закричала во всю мощь легких.
Темнота не вернула ей никаких других звуков, кроме ее собственного панического крика.
По ее ногам потекла теплая струйка, но ей было уже все равно.
56
Непосредственным начальником Гленна Брессона был детектив-сержант Билл Дигби, занимавший крохотный кабинет через коридор от комнаты детективов.
Полдень вторника застал его в угрюмом настроении.
Дигби был тихим, вдумчивым человеком. Высокий, крепкого телосложения, он носил по-военному узкие усы и совсем не следил за волосами, торчавшими у него во все стороны. Он мог показаться старомодным, в особенности по сравнению с некоторыми своими молодыми и стильными подчиненными. Он и действовал старомодно: спокойно, методично, без всякой паники и спешки – кроме разве тех случаев, когда его вызывали на место преступления. Тогда он начинал двигаться с совсем другой скоростью. Сержанта, как и многих других опытных полицейских офицеров, расследование убийства захватывало так, будто он был зеленым новичком. Он зачерствел на работе – да, но не потерял к ней интереса.
